– Ящик бы взял какой… – посоветовал Струге.

– Пробовал. – Пытаясь дотянуться до потолка, электрик вздохнул. – Ящик не входит. Площадка на стремянке слишком узкая.

Вернувшись за стол, Струге взял перо.

«…Считаю, что из-за собственной халатности мною был нарушен ряд положений Присяги судьи, в связи с чем считаю свое дальнейшее пребывание в должности судьи невозможным. Подробные пояснения готов дать при проведении служебной проверки по данному факту.

В связи с вышеуказанным фактом прошу вас принять мою отставку…»

Телефонная трель прозвучала так неожиданно, что вздрогнул не только Антон, но даже Алиса.

– Да! Иду, иду… Сейчас допишу и приду. Чего пишу? – Струге подумал. – Сопроводительную к делу Цебы. Через две минуты буду…

– Торопят, – пояснил он, обращаясь непонятно к кому.

Поставив подпись и число, Струге выбрался из-за стола и направился к дверям.

– Антон Павлович…

Алиса смотрела на судью, не скрывая слез.

Поморщившись, Струге отвернулся и перевел взгляд на стремянку. Глядя, как ноги электрика скользят по пачке бумаги, перемотанной ватманом, он снова покривился.

– В шкафу ящик посылочный пустой стоит. Алиса, дай ему, пока он не убился. Где ты эту бумагу взял? – Он показал на пачку. – В туалете? Туда и отнеси, здесь не оставляй. Алиса, проконтролируй.

– А я здесь ее и взял. Зачем я ее в туалет понесу?

– Что значит – здесь? Алиса, у нас была выброшенная пачка бумаги?

Та недоуменно пожала плечами, дошла до стремянки и сняла пачку с площадки. Некоторое время у нее ушло на разматывание ватмана.

– Ладно, разбирайтесь… – Струге набрал в грудь воздуха и потянул на себя ручку…

– Антон Павлович…

Услышав голос своего секретаря, судья обернулся.

– Антон Павлович…

Алиса Ракитина, его секретарь, шла к нему и держала на вытянутых руках… Так женщина выносит любимому из роддома их общего ребенка.

«Уголовное дело по факту обвинения гр. Смуглова В.Т., Перченкова В.В. и Цебы А.Н. по статье 162 УК РФ». «Начато», «окончено»…»

– Что это? – спросил Струге, хотя вопрос был излишен. Ему было очень хорошо известно, «что это».

– Это наше дело…

Секунду помедлив, Антон Павлович взял из ее рук папку и подошел к электрику.

– Ты где это взял, чувак, горем битый?

– Че вы оскорбляете?! – покраснел тот. – Я в суде или в ментовке?!

– Я спрашиваю: ты где ЭТО взял, юноша, в понедельник рожденный?!

– Да шестнадцатого числа, как стали у вас проводку чинить, так и нашли на полу! – наконец-то вмешался в разговор пожилой напарник электрика. – Валялась эта пачка у стола, рядом с мусорным ведром! Вам не нужна, а нам пригодилась! Зачем мальца обижать?

– Ты хочешь сказать… – Струге, как парализованный, повернулся к старшему. – …Ты хочешь меня убедить в том, что две недели вы шарахались по суду с моим делом на этой стремянке?..

– Ну а что тут такого? Две недели никто слова не говорил, а тут – нате! Мы и виноваты! Разбрасываете хлам где попало, а крайний всегда – Чубайс…

Струге выдохнул. Где-то там – под платком, который ему каждый день укладывает в карман Саша – хранилась упаковка с валидолом. Пошарив рукой в кармане, он ее не нашел.

– Алиса, цитрамон остался?

Дверь распахнулась, и на пороге появился Николаев.

– Антон Павлович, я понимаю, что вам безразлично, что обо мне подумают люди из облсуда…

– Да иду я, иду… – раздраженно бросил Антон. – Что там у него, понос, что ли?..

Когда Виктор Аркадьевич исчез, он подошел к своему столу, непослушной рукой нашарил в письменном приборе ластик и принялся стирать с лицевой стороны корочки дела огромный отпечаток следа ноги с отчетливым протектором и цифрой «44».

– Я с вашей выездной бригадой иллюзионистов чуть попозже разберусь… – Ластик выскальзывал из непослушных пальцев, но Антон снова подбирал его и снова тер и без того затертую корочку дела. – Если не хотите стать инвалидами, то постарайтесь исчезнуть до моего возвращения…

Когда он вышел, Алиса быстро подошла к молодому электрику, развернула его к себе и впечатала в его губы самый страстный поцелуй, который только видел свет. Голливуд отдыхает…

– Мало про вас в газетах пишут!! – заорал, разлепляя губы и вырываясь из железных объятий, парень. – Валим, Петрович, на хер отсюда! Не суд, а психбольница какая-то!..

– Ну и что? – пряча улыбку и кусая губу, спросил Пащенко. – Моргунов умылся?

Сначала они хотели зайти в кафе под названием «Искра». Хотели, потому что проезжали мимо. Потом, когда Вадим уже почти начал выворачивать на стоянку, одумались. Действительно, более сумасбродной мысли им в голову прийти не могло. Вон пятеро «отутюженных» кожаных «братков», облепленных пластырем. А вон и помятый «Опель». Струге с Пащенко, коротко посовещавшись, отправились в «свое» кафе.

Они сидели, пытаясь за последние полчаса выпить по единственному бокалу пива. Вокруг царило веселье, и никому не было дела до двоих мужиков, проводивших вечер в кроткой беседе.

– Моргунов? – Струге сначала задумался, а потом рассмеялся. – Да, расстроился парень… Когда он увидел живое дело, его чуть паралич не хватил. Он даже не изумился, а испугался. Стал зеленым, как водяной, – я даже подумал, что сейчас по полу лужа расплывется. «Дело у вас?» – говорит. И еще таким голосом, каким спрашивал наш министр иностранных дел импортных журналистов: «Наши войска в Косово??» А где же ему еще быть, делу? Я, говорю, пошутить хотел, а вы с Лукиным и повелись, как блаженные.

– Что, так и сказал? – переспросил Пащенко.

– Ну, не так, конечно. Грязь, говорю, собираете. Слухами пользуетесь. Клевещете.

– Что, так и сказал?

– Ну, не так, – опять согласился Антон. – Ваши домыслы относительно меня, я им сказал, не имеют под собой никакой почвы. Дела теряют лохи, а я – не лох.

Пащенко покачал головой:

– Я, знаешь, о чем думаю? Найди ты сразу дело, что бы произошло за эти две недели?

Отвалившись на спинку, Антон Павлович допил пиво и поставил бокал на салфетку.

– Винишь себя за тот выстрел? Или меня за ротозейство, из-за которого были убиты два милиционера, водитель троллейбуса и спален планетарий? Брось. Во всем, что произошло в эти дни, виноват лишь один человек. И ты знаешь его имя. О покойниках либо хорошо, либо ничего. Я думаю о другом. Сколько людей проявили себя в этой ситуации. И как проявили. Подумал ли я когда-нибудь, что Инна Тимофеевна способна на подлость? Никогда в жизни. Хотя и тут я не уверен. Скорее всего, ее провели вокруг пальца. Лукин – мастак старушек обманывать… Но какова Алиса? Знаешь, Пащенко, я восхищен.