Она испускала целые потоки света, осыпала серебром всевокруг. И это не луна смотрела ему в глаза… это была богиня… нет, женщина,похожая на белый призрачный цветок.

Так близко, так четко видел он ее лицо, словно оно былонарисовано перед ним на белом лунном диске: высокий лоб, и высокие скулы, ималенький, очень твердый подбородок, а на нем едва намеченный прочерк ямочки.Серебристые ресницы, опалово переливающиеся глаза. Она смотрела на него — в егожизни не было еще ничего чудеснее, чем этот взгляд; звала его, звала… напомощь! Звала на помощь — Варенька. Это Варенька зовет!

Ее лицо исчезло с небес: луна скользнула за башню, и Василийсмог опустить окаменевшие веки.

Металлический звон… Это не бамбук. Это звенит его арсенал,звенит, поет, словно дудочка змеечарователя, и крокодил, высунувшийся изо рвачуть не до середины туловища, тупо, зачарованно поводит огромной головой, разза разом все шире разевая пасть, усеянную пластинами кошмарных зубов.

Василий рванулся, поймал цепь и, перехватываясь руками, вкоторых, чудится, удесятерились силы, в несколько мгновений достиг крепостнойстены.

Забросил на нее ноги, зацепился рядом с крюком, натянувшимцепь. От резкого движения табар выскользнул из-за пояса, угодил точнехонько вразверстую пасть крокодила и застрял в его горле. Судорожно всхрапнув, чудовищеокунулось с головой, забило хвостом… но скоро тяжелая вода успокоилась и вновьсделалась гладкой, будто масло.

Василий этого уже не видел: он бежал по стене, мчался,словно ураганом рожденный, как сказал бы поэт… но мысли, тревожные мыслиобгоняли его.

Почему здесь никого нет?!

Он помнил, как магараджа сопровождал его в ночные покои;тогда вся эта стена была утыкана стражей.

Сейчас же — никого. Предположим, они тогда перед господиномхвастались усердием. А теперь кот спит — и мыши спят? Да нет же, ну кто-тодолжен был остаться на стене, хотя бы для видимости охраны!

Никого, вот же глупость какая. Одно из двух: или стража всамом деле спит как мертвая, или магараджи нет в Такуре. У него, помнится,говорил Реджинальд, таких дворцов не счесть. Разве не мог он отвезти Варенькубог весть куда? Сколько дворцов — столько и гаремов. И в одном из них…

Он запнулся. Не думать, пока не думать об этом! Думать отом, что существует еще третье объяснение безлюдности, и безмолвию, и тишине.Самое верное объяснение — засада. Ловушка.

Он затаил дыхание, сбавил шаг — и в эту минуту впередимелькнула тень женщины.

Она пыталась отворить какую-то дверь, оглядываясь отчаянно;лунный полусвет уродовал, коверкал ее лицо.

Дверь почти поддалась ее усилиям, но Василий оказалсяпроворнее: настиг, схватил ее за плечи, повернул… и ахнул, увидев избитое,изуродованное лицо, кровоподтеки на щеках, борозды от ногтей на лбу изапекшуюся кровь у корней волос, словно женщину таскали за волосы, пытаясь ихвыдрать.

И ощущение, что он находится разом в двух местах — стоитздесь, на крепостной стене, и одновременно в Беназире, у резных ворот, закоторыми дом Бушуева, — ударило по нему и сделало беспомощным.

Неужто это та самая рабыня, из-за которой он ненавиделВареньку? Но разве это может быть?.. Совпадение? Бред?

В черных огромных глазах что-то затрепетало, какое-то живоевыражение; Василий не сразу понял, что это ужас. Она заслонилась ладонями итеперь выглядывала из-за них, бормоча:

— Не убивай меня, господин! Смилуйся… о, смилуйся наднесчастной, чьи дни сочтены!

— Да будет тебе, — ошеломленно пробормотал Василий. — Ты мнене нужна, иди своей дорогой. Скажи, только скажи: магараджа здесь?

— Он уехал до заката, — был ответ.

— Один?

— Нет, со свитой.

Уехал до заката… Но никто не выезжал из замка!

Может быть, через другие ворота? Значит, нет засады, зря онстерегся. И зря ломился сюда, зря висел надо рвом… нет, еще есть надежда, чтомагараджа не взял ее с собой!

— Агарем?

— У него здесь нет гарема. Он привез себе белую мэм-сагиб,но не взял ее с собой!

Сердце Василия подпрыгнуло к горлу, однако что-то в лицедевушки остановило порыв надежды.

— Белую мэм-сагиб? Какую?

— Ты знаешь ее. Я знаю ее, — ответила служанка. — Я невидела ее несколько недель, однако она не сделалась добрее! Видишь? — покрытаябагровыми пятнами рука взлетела ко лбу. — Я снова не угодила ей, как и раньше…

— Послушай! — недоверчиво воскликнул Василий. — Ты что,преследуешь ее?! Откуда ты здесь взялась?

— Я просила защиты у магараджи Такура, — проговориладевушка. — Он подарил меня мэм-сагиб Барбаре, к нему я и вернулась, когдаубежала от нее. Тогда же ты увидел меня на улице Беназира, помнишь? Ты исагиб-инглиш. Он здесь, с тобою? Я хочу припасть к его ногам, как сейчасприпадаю к твоим!

Она и вправду сделала движение рухнуть на колени, да Василийоказался проворнее и подхватил ее. Тотчас же горячее под тонким сари телоприльнуло к нему, огромные глаза заглянули в глаза, руки легко легли на плечи.

— Позволь отблагодарить тебя, господин! — зашелестелшепоток.

Секунду Василий глядел на нее недоверчиво, потом осторожноотодвинул от себя.

«Экие же девки здесь распутные, проходу человеку не дают! —возмущенно подумал он. — Одно у них на уме: мужика в постель уложить, а к поресие или нет — им без разницы».

— Ты… погоди, — неловко сказал он, вытягивая руку ипридерживая девушку на расстоянии. — Я спросить хотел…

— Тебе отвратительно мое уродство! — с рыданием воскликнулаона, опуская на лоб складку сари и прячась от лунного луча, заглянувшего междузубцами башни.

Девушка с силой, удесятеренной отчаянием, толкнула дверь,возле которой стояла, и та наконец поддалась.

Она канула в душистую, пропахшую сандалом тьму, рассеиваемуюнесколькими факелами, укрепленными на стенах, но Василий тотчас оказался рядом,снова поймал ее за руку.

Девушка вырвала ладонь, горестно сплела пальцы:

— Но чем же я виновата?.. О, пусть Оспа-Шатила возьмет еелицо, думала я! Я желала ей тысячу страшных смертей, но, увидев, как хочет онаумереть, встала на ее пути, желая спасти, — и вот чем она отплатила мне!