Матвей Бенционович залился краской ивозмущенно оборотился к председательствующему, но тот выглядел несколькосконфуженным. Явно были смущены и присяжные.

— А теперь по сути. — Тон кудесника сновапеременился, из язвительно-сожалеющего стал сухим и деловитым. Это говорил непрославленный оратор, а ученый-педант, излагающий научно подтвержденные иочевидные всякому мало-мальски разумному человеку факты. — Я расскажу вам,господа, как всё было на самом деле. Я знал правду с самого начала, однаковелел подзащитным держать уста на запоре, потому что местные следователи явнонебеспристрастны, жаждут мщения и наверняка извратили бы обстоятельства дела,как это во все времена обожали делать приказные крючкотворы на нашеймногострадальной Руси.

На аплодисменты, которых сия ремарка удостоиласьот либеральной части аудитории. Гурий Самсонович не обратил ни малейшеговнимания. Просто переждал, пока отхлопают, и продолжил:

— Ночь, пустынная дорога. Сквозь серые тучизловеще просвечивает луна, пахнет дождем, завывает ветер. По дороге идут двое:один бородатый, с остриженными в кружок волосами, другой еще совсем ребенок.Мужчина обхватил мальчугана за плечи, а тот припал светловолосой головенкой кплечу отца и полудремлет на ходу. Вокруг тишина — ни души, ни движения, лишь излесу доносится заунывное уханье совы…

Ломейко прикрыл рукой глаза, и можно былоподумать, что там, на ладони, его взору открываются некие живые картинки, а онлишь пересказывает увиденное.

— Вдруг на обочине вырастает смутная фигура.Незнакомец поднимает руку, будто ему что-то нужно. Ничего не подозревающийкупец спрашивает: «Чего тебе, добрый человек?» И тогда незнакомец бьет егоножом в горло, а потом валит наземь и распарывает кровавую рану от уха до уха.Окоченевший от ужаса ребенок с рыданием смотрит, как убивают его отца. А потомнезнакомец встает, хватает мальчика за худенькие плечи и, глядя прямо врасширенные от ужаса глазенки, перерезает острым клинком тоненькую шейку.Мольба о пощаде переходит в сдавленный хрип, потом в бульканье…

— Погодите, это еще не всё! — воззвал адвокат,обернувшись к истерично всхлипывающим слушательницам. — Я еще не описал вамглавный ужас — как убийца кромсает бездыханные тела, отделяя головы. Какхрустят позвонки, как хлещет фонтаном черная кровь… А теперь посмотрите наВладимира Львовича. Стремительный поворот, вытянутая рука. — Скажите посовести, вы представляете бывшего гвардейского поручика, синодальногоинспектора в роли такого вот мясника? Конечно же, нет! …Теперь об убийствефотохудожника Поджио. В какие бы домыслы ни пускался прокурор, совершенноочевидно, что это преступление страсти. Владимир Львович достаточно временипровел в вашем городе. Вы, конечно же, успели изучить его характер и повадки.Вам знакомы и его всегдашняя холодность, и его блазированная манера,производившая столь неприятное впечатление на многих. Неужто вы и в самом делеможете вообразить этого сдержанного, рассудочного человека размахивающимтреногой, исступленно рвущим фотографии и топчущим стеклянные пластины? Давзгляните же на него получше! Это человек субтильный, неширокий в плечах,деликатного телосложения. Разве хватило бы у него сил нанести тяжелой треногойудар столь сатанинской силы?

Выдав этот первый существенный аргумент (ибовсе прочее пока было не более чем психологией). Гурий Самсонович снова вернулсяв область чувств, продолжая говорить все тем же строгим и отнюдь несентиментальным тоном:

— Ладно, господа, оставим пока в сторонедоводы логики и разума, обратимся к сердцу, к инстинкту, который никогда нас неподводит. Бывает, что рассудок настойчиво твердит нам: это черное, черное, и мыуж начинаем верить, а потом сердце вдруг очнется, тряхнет головой прочее томуподобное. Вы действительно допускаете, что этот любитель женской красоты былспособен проломить камнем голову княжне Телиановой? Вы только посмотрите наэтот кошмарный, грубый предмет. — Ломейко показал на увесистый булыжник,лежавший на столе для вещественных доказательств. Можете вы представитьВладимира Львовича с этаким орудием в руке?

— Нет! Никогда! — громко крикнула из залаОлимпиада Савельевна, и многие из дам ее горячо поддержали.

— Вы сомневаетесь, — констатировал защитник. —И правильно делаете, потому что ничего этого обвиняемый не совершал. Выспросите, кто же тогда убил всех этих несчастных? Кто это чудовище? И я охотновам отвечу. Господа следователи за деревьями не разглядели леса, а ведь длячеловека непредвзятого, незашоренного суть дела совершенно очевидна.

Адвокат упер руки в бока, выставил впередбороду и двинул в бой главные силы:

— Да, Бубенцов виновен. Но не в убийстве, а внепростительной слепоте. Впрочем, как и многие из присутствующих. Он, как и вы,не сумел распознать дикое чудовище, долгое время пользовавшееся егопокровительством. Да-да, вы поняли меня правильно. Убийцей во всех случаях былМурад Джураев, это абсолютно ясно. Такому человеку, как Джураев, зарезать купцас сыном ничего не стоило. А тридцать пять тысяч, которые имел при себеВонифатьев, для Джураева — огромные деньги. Он был в тот день в Дроздовке,узнал о покупке леса, а дальше всё было очень просто. Кучеру куда легченезаметно отлучиться из дома, чем гостю, да еще такому именитому. Ну и сотрезанием голов, как вы понимаете, у этого башибузука трудностей бы невозникло.

Это было чистое, несомненное туше. И лучшимтому подтверждением стал рокот, прокатившийся по залу.

— Теперь вспомним обстоятельства гибелиПоджио. В ту ночь Джураев буйствовал. Бродил по трактирам и кабакам, топоявлялся, то исчезал. Почему-то никто не задумался, отчего это непьющийкавказец вдруг сорвался в дебош. А ведь дело опять-таки ясное. Если и было вДжураеве что-то человеческое, так это собачья преданность хозяину. Джураев зналпро то, что Бубенцов с Поджио не поделили женщину. На Кавказе к такого родаконфликтам отношение совсем иное, чем у нас, циничных и пресыщенных европейцев.Не будем забывать, что, с точки зрения Джураева, Наина Телианова была не простокакая-то там гяурка, а дочь кавказского князя. Надо думать, что Мурад одобрялвыбор господина — кажется, даже больше, чем сам господин. (Это тонкое замечаниевызвало полное сочувствие у женской части аудитории.) Господин Спасенныйповедал мне, что рассказал Черкесу о скандале, приключившемся на вернисаже, — отом, что Поджио задумал опозорить княжну Телианову, выставив нескромныефотографии на всеобщее обозрение. Те из вас, кто бывал на Кавказе, могут себепредставить, насколько оскорбителен подобный поступок для чести девушки и всех,кто с ней связан родственными или иными узами. Та, кого Черкес почиталневестой, достойной его господина, прошу прощения у дам за грубость выражения,была выставлена голой на потеху публике.

О, какая волна прошелестела по залу, какзаскрипели карандашами репортеры!