почему же? – заметил Жан Марей. – В этом нет ничего невероятного. В любом случае, как вы и сами, Жильберта, видите, нам лучше бы переключиться со змей и заклинателей на что-нибудь другое.

Но мадемуазель Лаваль тоже о чем-то, в свою очередь, задумалась; лицо ее исказилось. Наконец она произнесла, озвучивая свою мысль:

– Нет. Я бы услышала в ту ночь звуки дудочки. А я ничего не слышала – совсем ничего! Нет, это невозможно. Да и кто бы мог желать смерти матушки?.. Я ничего не слышала, ничьих следов мы нигде не нашли.

– Вот это как раз таки еще ничего не значит, – возразила мадам де Праз, – ибо, если ты не забыла, эспланады в Люверси вымощены камнем. Вокруг замка, мсье, нет ни гравия, ни песка, потому-то мы и не обнаружили ни отпечатков ног, ни – что мне представляется гораздо более значимым – следов змеи.

– Почему вы говорите «гораздо более значимым», тетушка?

– Потому что, дитя мое, крайне маловероятно, что смерти твоей несчастной матушки поспособствовал какой-то человек, тогда как роль гадюки в этой драме неоспорима. Если эта тварь и не оставила ни малейших следов на эспланаде, то, очевидно, лишь потому, что они и не могли там остаться.

– Так оно и есть, – в один голос подтвердили Жан Марей и Жильберта.

– Ну и хватит об этом! Довольно! – весело воскликнула мадам де Праз. – Жильберта, дорогая, нам, наверное, пора домой – мы, право же, загостились. Ты как себя чувствуешь? Уже лучше?

– Спасибо, тетушка. Я пришла в себя – идти смогу и сама.

– Мне бы хотелось, – сказал Жан Марей, – чтобы вы, Жильберта, унесли с собой какой-нибудь сувенир в память о первом посещении дома, который со временем будет вашим. Забудьте об этой небольшой лампе и выбирайте, что душе угодно. Здесь все – ваше!

Девушка нерешительно приблизилась к витрине с ключами, еще раз внимательно осмотрела ее и несколько мелодраматично произнесла:

– Нельзя ли, Жан, унести с собой ключ от вашего сердца?

– Конечно берите – вот он! – Марей шутливо указал на массивный средневековый ключ.

– Перестаньте насмешничать! – воскликнула Жильберта, мягко ударив жениха по руке. – Скорее, это ключ от подземелья, забитого сундуками с золотом и драгоценными камнями! Тетушка, вы только полюбуйтесь! Хорошо, что ключ от вашего сейфа не столь громоздкий, иначе как бы вы носили такую штуковину у себя на груди?

Мадам де Праз инстинктивно поднесла руку к указанному месту.

– Нет, – продолжала девушка, осматривая коллекцию и что-то напевая себе под нос исключительно для поднятия настроения, – мне нужен ключ от сердца Жана Марея. Да-да… ключ… от сердца… Жана Марея.

– Возьмите вот это, – сказал молодой человек. – На сей раз я не шучу. Ключи бывают самой различной формы. Это – то, что вам нужно. Берите.

И Марей протянул невесте небольшое старинное зеркальце, изготовленное, наверное, Бенвенуто Челлини или еще каким-то прославленным мастером и украшенное каймой из изящных жемчужин, – стекло потемнело от времени, но в нем и сейчас отражалась очаровательная улыбка Жильберты.

Глава 5

Химеры мадам де Праз

Этот клуб представлял собой небольшой дворец, роскошный и уютный. В нем, как всегда, было тихо, чему способствовали мягкие напольные ковры и тяжелые портьеры, заглушавшие звуки.

– Граф де Праз здесь? Я – графиня де Праз.

И так как лакей в красных панталонах и зеленой ливрее смотрел на нее с недоверием и сомнением, мадам де Праз сухо добавила:

– Его мать, если так вам будет понятнее.

Лакей подобострастно поклонился:

– Сейчас посмотрю, здесь ли господин граф.

Он провел посетительницу в элегантно, но строго обставленную приемную того мрачного и холодного вида, который присущ всем местам, где обитают мужчины и куда закрыт доступ женщинам.

Через несколько минут швейцар во всем черном и с золотой цепью на шее почтительно доложил мадам де Праз, что граф Лионель сейчас в боксерском зале и просит графиню пройти к нему туда.

Проследовав за швейцаром через целый лабиринт коридоров, мадам де Праз наконец очутилась в небольших размеров помещении, сверху донизу обитом панелями смолистой сосны. Пол был выстлан мягким темным линолеумом.

Лионель, вошедший через другую дверь, был в эксцентрично-кричащей расцветки кимоно с широкими рукавами, легких туфлях со шнурками и махровым полотенцем вместо шейного платка. Растрепанные волосы и лицо в багровых пятнах свидетельствовали о том, что на ринге ему пришлось несладко. В правой руке он держал восьмиунцевые тренировочные перчатки, левой пытался поправить пояс.

– Простите, что принимаю вас здесь, маман, но ваш визит стал для меня неожиданностью. Похоже, вам не терпится со мной поговорить. Что-то случилось?

Они уселись в плетеные кресла и несколько мгновений разглядывали друг друга: Лионель – с нескрываемым любопытством, к которому примешивалась насмешка, сквозившая в его общении со всеми женщинами в целом и с матерью в частности; графиня – с волнением, граничившим с испугом.

– Ну, так что там у вас? – нарушил молчание молодой граф. – Говорите!

– Ты, конечно, сочтешь это глупым, но я решила, что обязана предупредить тебя незамедлительно, не теряя ни минуты. Впрочем, сейчас я уже спрашиваю себя, а не поддалась ли не вполне обоснованному испугу.

– Да выкладывайте уже все, какого черта!

– Как тебе известно, Жан Марей пригласил нас с Жильбертой к себе на чай. Я только что оттуда. Жильберта одна поехала домой, в Нёйи, а я сразу к тебе… Не знаю, как объяснить доходчивее, но… В общем, Марей показывал нам свои музейные экспонаты, и в связи с одной старинной лампой речь зашла о смерти твоей тетушки. И мы с Жильбертой рассказали ему про то, что случилось в ту ужасную ночь, девятнадцатого августа, и про то, что было потом. Не могу в точности вспомнить, какие именно ремарки, замечания меня так взволновали, но постепенно мною овладела одна шальная мысль. Мне сложно ее сформулировать, но попробую… Послушай, Лионель, я задам тебе вопрос, который ты, несомненно, сочтешь странным. Когда ты жил в пансионе, ты же не общался с индусами? С заклинателями змей?

Лионель, сколь ни велико было его потрясение, расхохотался:

– Никогда! Полноте, да вы это и так знаете! Меня никогда не связывали с ними никакие отношения – ни приятельские, ни даже просто формальные. И вообще, что все это значит?

– Это значит, что ты только что снял с моей души тяжкий груз.

– О чем это вы?

– Понимаешь, если бы следствие установило противоположное тому, что ты утверждаешь, на тебя пало бы подозрение.

– В чем? – изумился Лионель, все более и более заинтригованный.

– В том, что ты впустил гадюку в комнату твоей тети, а после смертельного укуса выманил назад