в фиолетово-голубую клетку – ну а что, ему теперь все можно. Волосы почти отросли: такой топорщащийся подшерсток бывает месяца через два-три у вернувшихся из армии.

– Привет. – Алеша зевнул.

Духов сел рядом, запахло дорогой туалетной водой.

– Иван Арсеньевич интересуется твоими планами. – Алеша вытащил киндер, купленный в аэропорту. Снял обертку, она блеснула на холодном солнце. Пальцы уже подмерзли и не слушались.

– Передай, что скоро вернусь.

Выглядел Духов хоть и отдохнувшим, сытым женским вниманием, лаской, но казался озабоченным какой-то думой.

– Какого числа? – Алеша отломил шоколад, прожевал. – На следующей неделе начнутся мероприятия.

Духов не счел нужным отвечать. Быстро же люди превращаются в говнюков.

– Иван Арсеньевич надеется, что ты не подведешь его. Могу, если хочешь, помочь с билетами.

– Не понимаю вообще, зачем ты тут. – Духов поднялся.

– Иван Арсеньевич о тебе беспокоится. Не я же.

Духов что-то буркнул и направился дальше по бульвару.

– Погоди, – негромко окликнул его Алеша.

Обернулся. Экий франт все-таки сделался в этом пальто и волосах ежиком. Заважничал. Ну да это всегда в нем сидело.

– Он просил тебе кое-что передать.

Алеша вытащил из рюкзака конверт. В нем была фотография, где Алю держит под локоть рыжий толстяк и смотрит на нее похотливым взглядом. За ними вдалеке лес. Веселовский, художник, входивший в команду «Призрачного острова», сделал все как надо, как просил Константинович: убрал фотоаппарат, висевший на груди Али, стер старуху, лес приблизил. Поработал над лицами, теперь девушка выглядела испуганной, а рыхлый рыжий толстяк приобрел жесткую складку у губ, и во взгляде его, кроме страстности, появилось безумие, локоть девушки он теперь не придерживал, а грубо хватал. Алеша протянул конверт Духову. Тот взял, положил в карман пальто и быстро зашагал по бульвару, листья наперегонки ринулись за ним.

Алеша доел шоколад, глядя на удаляющуюся фигуру Духова, усмехнулся: а щенок-то обернулся волчонком. Ну ладно, всегда лучше так, чем наоборот. Вытащил из желтого пластмассового яйца игрушку. Принцесса. Такая у него была. Протянул девочке, скачущей рядом с матерью. Дел у Алеши до отлета было немного, самое приятное из них: сходить на Центральный рынок и купить вяленой и копченой рыбки – леща, рыбца, тарани, бабочку сома, толстолобика. Для Ивана Арсеньевича. Тот очень любит ростовскую рыбку. Но сперва надо кое-куда заглянуть. Он поднялся и пошел в сторону дома, где жили Духов и Аля. Он уже давно знал номер дома и квартиры, куда они сбежали.

Аля открыла дверь в шортах и маечке. Удивилась.

– Чего тебе?

– Макар дома?

– Ушел прогуляться.

– Я подожду?

Пожала плечами:

– Вряд ли он скоро вернется.

– Все равно немного подожду, – сказал Алеша и без приглашения вошел в квартиру. Разуваться не стал, направился на кухню, сел на стул. – Дай попить чего-нибудь.

Аля демонстративно налила в стакан воды из-под крана, протянула. Встала напротив. Если бы у него была сестра, то, наверное, такая. То есть он бы предпочел, чтобы она была такой.

– А у вас тут уютно. Когда возвращаетесь?

– Передай своему хозяину, что я все сделаю, чтобы Макар узнал, какой тот подлец.

– Уже пробовала? – спросил Алеша. – И как успехи?

– Вот что, Алеша… Я знаю, что ты пришел вынюхивать, оценить обстановку и доложить. Но я не собираюсь…

Алеша подвинул к себе рюкзак.

– Я хотел тебе кое-что передать.

Он открыл рюкзак, достал небольшой рулон.

– Что это?

– Недописанная картина, я так думаю.

Она взяла, развернула. На полотне было частично изображено молодое дерево, называлось, как Алеша уже выяснил, сейба. Листья – как ладонь с растопыренными пальцами. Под сейбой по мокрой траве бродила курица без прорисованного глаза и с зачатком недовоплотившегося хвоста.

– Прочитай, что написано на обороте.

Аля перевернула и прочитала вслух:

– Единственной подруге. Это вроде почерк Киры?

– Других ее подруг я не обнаружил.

– Она передала это мне? Но я не понимаю…

– Это африканский пейзаж. Говорю, потому что, может, так сразу и не поймешь. Прошлой осенью Тропик и Кира уехали в Африку. Она умерла там в первый же месяц от какой-то местной инфекции.

– Как это? – Аля уставилась на него. – Это шутка, что ли, ваша очередная? Очередной дебильный розыгрыш твоего хозяина?

– Могу дать адрес, где она жила в Африке, – съезди, если хочешь, проверь. Впрочем, можешь просто в посольстве узнать.

– А Тропик?

– Пропал. Никто не знает, где он.

Девушка села на стул, разглядывая картину. Минута, вторая, третья.

– Ладно, я пойду, – сказал Алеша.

Подняла взгляд и вдруг вскочила, налетела, начала бить, хлестать Алешу по голове, щекам, ушам, груди. Больно, звонко.

– Да что же вы творите с людьми! Какое имеете право!

Ее колотило, губы и веки дрожали. Алеша никогда бы не подумал, что девушка такого склада, как Аля, может впасть в истерику. Она виделась ему немного солдатом, как он сам. Способность к самопожертвованию ради чего-то большего, чем ты, – на это немногие способны. Он не сопротивлялся, не отклонялся, дал ей возможность выпустить пар. Потом схватил за запястья и держал так некоторое время. Она продолжала кричать и извиваться, а потом ослабла.

– Все? Успокоилась? – Он отпустил руки и пошел к двери.

– Твой хозяин… Зачем он обманул меня? Почему не рассказал об уговоре Макару, как обещал?

– А не надо было вот так в лоб – прилюдно, без подготовки. Ты не оставила Ивану Арсеньевичу выбора.

В целом Алеша не считал, что это был обман, вышло все по-честному: блаженный Макарка роль получил, парочка снова вместе. Ну а нюансы – это всегда нюансы. Он вышел за порог и стал закрывать дверь.

– Пока, увидимся, надеюсь, еще когда-нибудь.

Аля захлопнула дверь, пнула ее со всей силы с той стороны, еще раз и еще.

Ну и отлично. Злость всегда помогает, кто бы что ни говорил. А Константинович ему больше не хозяин. Эта поездка последняя. Режиссер уволил Алешу за проделку с документами Петли. За самодеятельность. Два месяца дал на то, чтобы Алеша подыскал себе место. Алеша считает, что поступил правильно. Он бы и сейчас так сделал. Надо было вообще в лицо плеснуть этому рыжему клоуну, о котором он узнал все вплоть до цвета трусов, лежащих в среднем ящике комода в грязной маленькой питерской квартире на проспекте Королева, вплоть до нечистого унитаза и обрызганной мочой треснутой плитки на стене туалета, вплоть до постыдной страсти к «Зиме в Дугино», репродукции которой Петля исправно покупал, вешал над столом, чуть не молился и не мастурбировал на нее, а потом сжигал в эмалированной кастрюльке на спиртовке, специально, по-видимому, купленной для такого случая. Что он делал с пеплом, Алеша, правда, не узнал, – может, и съедал. После ритуального сжигания картины Петля покупал