Аля, покраснев, снимает шляпу и кладет на стол.

– И где ты пропадала, ребенок?

– Вы же знаете.

– Я? Если бы. Мы тебя повсюду искали.

Появляется Духов и занимает четвертый стул. Константинович поворачивается к нему:

– Макарий! Где ты нашел нашу беглянку?

– Я сама нашлась, – быстро говорит Аля. – Срок уговора кончился. Теперь вы все должны рассказать Макару. Как обещали.

– Это ты о чем? – спрашивает Духов.

– Да, ребенок, ты о чем это? – Пухленькие руки режиссера застывают на кафтане, полотно которого неоднородно, при близком рассмотрении видны рельефно выступающие листья – как будто смотришь на них ночью, когда они черные.

Аля переводит взгляд на Алешу, тот отворачивается, подкидывает в руке киндер-сюрприз.

– Вы мне сказали, – голос предательски звенит, – исчезни на год, уедь из Москвы. Макару нужно потрясение, иначе он не сыграет роль как надо.

Духов глядит на нее с ужасом:

– Алька, что ты городишь!

– Ребенок, – в голосе Константиновича жалость, – если с тобой что-то произошло, что бы это ни было, – ты можешь нам рассказать, мы поможем. – Он кладет руку ей на плечо, Аля тут же сбрасывает.

– «Когда птенчик вылупится, – говорили вы, – мы все ему расскажем». Птенчик вылупился, я так понимаю?

– Мы думали, ты сбежала с каким-нибудь красавчиком и рада-радешенька, что от всех нас отделалась. Но с тобой явно что-то случилось. Тебя держали где-то насильно? Били? Унижали?

– Макар, сейчас я расскажу тебе, как все было.

Нет, не так Аля хотела поговорить. Они должны были быть вдвоем. Она бы взяла Макара за руки и постаралась правдиво рассказать о своем предательстве, о том, почему так поступила прошлой осенью и как в конце концов разобралась с путаницей в сознании. Она бы пожаловалась, что начиная с апреля пыталась с ним увидеться, связаться и все больше отчаивалась, оттого что этого не выходило. Она попросила бы прощения. Аля столько месяцев ждала этого разговора, надеялась, что ей удастся восстановить доверие. Но теперь приходится просто выкладывать факты, передавать слово в слово тот разговор с Константиновичем у моря.

Когда она заканчивает, все трое озабоченно смотрят на нее. Будто она только что голая исполнила перед ними неприличный танец.

– Тебе, наверное, нужен специалист, – мягко говорит режиссер. – У меня есть один на примете.

– Кто?

– Специалист, психотерапевт. Иногда психологически трудно… если вдруг ты перенесла насилие…

– Макар, ты мне веришь?

Духов изучает выпуклости на скатерти. По правде говоря, она и сама сомневается, настолько диким кажется то, что она только что рассказала. Аля поднимается. Подхватывает сумку, возле которой сидит человек с впавшей грудью, все с тем же огурцом на вилке и очередной полной стопкой, он смотрит на Алю с интересом – наверняка все слышал.

На улице порыв ветра осыпает ее листьями и пылью. Листопад усилился. Стемнело. Она прислоняется к стене ресторана. Все, что может, – часто и быстро дышать. «Процесс потери невинности бесконечен, – вспомнила она слова Тропика, – думал, потерял – ан нет». Где ты, Тропик?

Выходит Макар.

– Где ты живешь? Я довезу тебя.

– Твой отец – что с ним случилось?

– Умер.

– Я думала, ты будешь искать меня.

– Я и искал! Спрашивал о тебе в общежитии. Я даже ездил к твоей матери. Хотел подать в поиск, но ты оставила записку и потом еще две прислала.

– Твой Алеша продиктовал их мне.

– Опять ты… Вовсе не обязательно…

Она отталкивает Духова и направляется вдоль приземистых арбатских домов. Он нагоняет ее.

– Да постой же ты.

– Какой смысл разговаривать, если ты мне не веришь?

– Я поверю даже в то, что ты жила у драконов или превратилась в мышь и бегала по тропинкам. Как скажешь. Не убегай только.

Она фыркает и невольно улыбается. Потом снова делается серьезной.

– Я так и не сказала. Я сожалею о твоем отце. Мне он нравился. Человек с принципами.

Духов обнимает ее, Аля утыкается ему в грудь.

– Где ты живешь? Сейчас выйдем на Садовое и поймаем такси.

– Я еще не успела найти гостиницу. Так что…

Ресепшен. Стойка с ключами на стене. Букет осенних цветов, неярких, похожих на ненастоящие. Бородавка под глазом у администратора, его неожиданно желтый пиджак. Лестница, над ней темное окно. На ступеньках дорожка. Едва закрывают за собой дверь номера, как все становится ненужным и неважным. Пакет с покупками падает на пол – громко звякает тяжелое стекло бутылки. Мягко шлепается куртка Али, пальто Духова, рюкзак. Разлетаются в стороны ботинки и туфли. Главное – не включать свет. Ничего не говорить, только прижиматься друг к другу, дышать, дрожать, тогда, может, удастся оттолкнуться шестом, проплыть незамеченными глубокие темные воды водоворота и оказаться на безопасном берегу.

Жесткое рифленое покрывало под спиной, ощущение тяжести тела Макара. Аля соскучилась до слез, до обморока, до обиды – так долго, так невыносимо долго его не было рядом. Она не замечает, как опять текут слезы. Нет никакой неловкости, стыдности, слаженные движения обоих не требуют дополнительных усилий, каждый предугадывает за секунду, что сделает второй, и отзывается на желание другого… Потом Аля еще некоторое время плачет, а Макар сидит рядом, подтянув колени, с бутылкой вина и гостиничным стаканом. Ждет, когда она успокоится и попьет. Все такой же худой, быстрый, порывистый – какой диссонанс с полноватым замедленным Жуковским. Ну хватит. Нет никакого Жуковского и никогда не было. Как и Медвежьих Гор и комнатки в учительском доме.

С утра оба избегают говорить о том, где и почему находилась Аля весь прошлый год. Как и о кино. Как и о долгосрочных планах. Утро прекрасное, солнечное. И номер восхитительный. И ее тело. После прикосновений Макара Аля заново полюбила свои руки, груди, мысок, колени, щиколотки. Она будто очнулась от глубокого обморока, осмотрелась, и оказалось, что мир так же прекрасен, как она запомнила, и даже, пожалуй, лучше. Краски, дома и предметы настоялись, сгустились, наполнились временем. Комната выглядит так, будто Аля ее когда-то знала и теперь просто извлекала из памяти – широкая деревянная кровать, на которой кто-то сбоку намертво приклеил наклейку от жвачки, рожковая люстра, стол с зеркалом, на столе недопитая бутылка вина, желтые шторы на окне, усиливавшие осенний свет, и желтое же покрывало с синими маленькими птицами.

За завтраком – яичница, кофе, сладкие булочки и свежее масло – решают уехать. Сегодня же. Туда, где потеплее. Ростов-на – Дону? Почему бы и нет?

2006, октябрь, Ростов-на-Дону

И вот он – русский юг! Набережная, рынки, где продается все, о чем можно только мечтать: яблоки, виноград, инопланетного