голове. Василиса два раза щёлкнула пальцами у меня перед носом, потом встала и молча пошла к раковине. Полилась вода. Вернувшись, волшебница поставила передо мной стакан, а сама снова села напротив.

— Выпей!

Едва чувствуя руки, я поднёс стакан ко рту и выпил безвкусную жидкость. Волшебница улыбнулась первой за это утро дружелюбной улыбкой.

— Макс, я с тебя балдею! — сказала она. — Только что был такой весь из себя альфа-самец — а теперь сдулся, словно я на тебя ушат воды вылила. Тоже мне, мачо выискался... Смотри, в обморок не упади, герой-любовник.

Под её насмешливым взглядом я опустил голову и стал массировать виски пальцами. Есть расхотелось, на душе было гадко.

— Василис, извини... — как сквозь сон, услышал я собственный голос. — Я... Это я не подумал...

Волшебница хмыкнула:

— Я заметила. Артамона на тебя нет! И чему только он тебя учит?..

— И потом... — в голове по-прежнему была каша, и я взялся зачем-то оправдываться. — Ты же видела Димеону: она живая, ей веришь...

Василиса прижала руку к груди:

— Макс, ты два года в Сказке! Два чёртовых года! Пора бы уже понять, что здесь антураж определяется твоим отношением, а ожидания сбываются, как ты думаешь?

— Василиса... — застонал я. — Ну, будь человеком, не трави душу!..

Моя напарница гаденько захихикала, но, видя моё жалкое состояние, смягчилась и даже принесла мне ещё воды.

— Ну, Ромео, что делать будем? — спросила она. — Объясняться али сразу отмазку искать, чтоб ей память подчистить?

Я закрыл лицо руками. Внутри было пусто, телом завладела апатия.

— Эй, я к тебе обращаюсь!

— На час тебя хватит? — не поднимая на волшебницу взгляда, спросил я.

— Что? — вид молодой чародейки сразу же сделался ангельским. — Не понимаю, о чём ты.

— А я-то, дурак, ещё удивлялся, чего это я первым вскочил... На час тебя хватит? Сколько она ещё так проспит?

— ...На час меня хватит, — как-то грустно ответила Василиса. — Только ты, Макс, не забывал бы, с кем ты собрался играться. Мне-то это ещё кое-как с рук сойдёт, а вот тебе...

— Мне успокоиться надо, — сказал я, садясь. — Ну, пойду я к ней так — и что, будет лучше?

Я вытянул перед собой руку — пальцы дрожали. Василиса нахмурилась.

— Ну да, лучше не будет, — признала она с неохотой. — Но, может, сперва лучше подумаешь?

— А я и хочу подумать, — сказал я, поднимаясь. — Прогуляться. Остыть... Один.

Волшебница хмыкнула:

— Артамону привет.

— Я вернусь... — вяло запротестовал я.

Чародейка махнула на меня рукой:

— Иди уже!

Встав из-за стола, она подошла к раковине, включила воду и принялась греметь грязной посудой, собираясь, видимо, её мыть. Я вздохнул и вышел за дверь.

***

Я постучал, сразу распахнул дверь и просунул голову в комнату.

— Аполлон Артамонович, можно?

Аполлон Артамонович стоял у окна, изучая какие-то документы. Очевидно, моё появление сказало ему сразу о многом, поскольку он быстро кивнул, положил бумаги на подоконник, где и так уже скопился целый завал, и пошёл мне навстречу.

— Входите, входите! Доброе утро, Максим Андреевич. Проходите, присаживайтесь. Зачем, позвольте спросить, Вы так рано...

— Аполлон Артамонович, я прошу убрать меня из проекта, — деревянным голосом сказал я, останавливаясь у самой двери. — Я, конечно же, понимаю все осложнения, собственную вину и так далее, но я просто не могу по-другому.

Шеф внимательно смотрел мне в глаза. К моему облегчению, кроме него, в комнате никого больше не было.

— Присаживайтесь, — сказал маг медленно. — Садитесь и рассказывайте всё по порядку.

— Аполлон Артамонович, я присяду! — в каком-то отчаянии воззвал я, оставаясь стоять. — Я правда сяду! Но позвольте, сперва я вам всё расскажу.

Волшебник кивнул, ничего более не спрашивая. Внимательный взгляд его серых глаз за толстыми стёклами окуляров на секунду напомнил мне другой взгляд, тоже серый — я поспешил отвернуться. Потом я сжал кулаки, усилием воли заставил себя открыть рот и начал рассказывать.

Когда кидаешься в пропасть — главное, делать это искренне и с полной самоотдачей, всем своим существом: оставленные на краю конечности или мысли как минимум выглядят несуразно. Я рассказывал так, словно от этого зависела моя жизнь, говорил много и путанно, перебивал сам себя, а там, где мне не хватало слов, помогал себе жестами. Я рассказал обо всём, что произошло между мной и друидкой с самого начала и до сегодняшнего утра, и, смею заверить, нигде не соврал и даже не попытался хоть как-нибудь обелиться. Аполлон Артамонович слушал, не перебивая, не вмешиваясь, но его лицо, весьма подвижное для волшебника его возраста, давало понять, что он следит за повествованием так же внимательно, как и я.

— Одним словом, раскрутить эту историю я уже не могу, — закончил я. — Да и права морального не имею... Я, разумеется, понимаю, что поступаю безответственно и жестоко, но, раз уж я оказался таким идиотом, то прошу снять меня с роли и перевести в