– Кто там?!

– Друг Тайни, – быстро ответиля. – Мы за пивом.

Зажегся свет, и в окне появилась дружелюбнаяфизиономия. Вышел мужик в купальном халате и открыл магазин. Было непохоже,чтобы он злился.

– О да, старый добрый Тайни, –проговорил он. – Вот кто мастер оторваться, точно?

Я не мог с ним не согласиться, и отдал 35баксов, собранные Ангелами у костра. Фил добавил еще пятерку, и мы уехали свосемью ящиками. Этот человек настолько уважал Тайни, что запросил только по1,25$ за упаковку из шести банок вместо 1,50$, которые мы заплатили в другомместе. Когда мы опять подъехали к заграждению, капитан посветил фонариком вмашину, и, увидев пиво, буквально охуел от удивления. Мы обернулись меньше чемза полчаса.

– Где вы пиво откопали? – спросилон.

– Там, дальше по дороге, – уклончивоответил я.

Коп угрюмо покачал головой и дал знакпропустить нас в лагерь. Он прекрасно понимал, что мы провернули класснуюаферу, но до конца так и не просек, что же, собственно, произошло. Мне дажестало его немного жаль. Он стоял всю ночь на хайвее, поклявшись защищатьграждан Бейсс Лейк, и те же люди, которых, безусловно, могут ограбить, –если Ангелы Ада вдруг взбесятся и моча ударит им в голову, – помогаютэтому хулиганью достать выпивку!

В лагере нас приветствовали аплодисментами ирадостными криками. Привезенные восемь ящиков заткнули брешь в очередном пивномкризисе. Те, у кого оставались заначки, мудро решили разобраться со своимисобственными запасами, а примерно около четырех утра с юга подъехала большаягруппа товарищей еще с несколькими ящиками. На повестке оставшейся части ночистоял скорее вопрос о выживании, нежели о развлечении. Маго,двадцатишестилетний водитель грузовика из Окленда, остался у костра и началподбрасывать в огонь дровишки. Кто-то предупредил его, что не надо сжигать всесразу, за первую ночь, однако услышал в ответ: «С какого такого веника? Здесьже лес повсюду. Дров у нас – выше крыши». Маго – один из самых интересныхАнгелов, потому что его сознание, похоже, обладает чудовищным иммунитетомпротив всех представлений и догматов жизни Америки двадцатого века. Как ибольшинство остальных, он был исключен из средней школы, но его тусня сдальнобойщиками приносила ему приличный доход, и вопрос денег особенно его неволновал. Маго садится за руль грузовика, только получив заказ на поездку потелефону, иногда шесть дней в неделю, иногда всего лишь один, и он утверждает,что наслаждается работой, особенно после долгого простоя. Однажды ночью вОкленде он явился в белой рубашке под своими «цветами» и, казалось, был очень доволенсобой: «В первый раз за долгое время я получил сегодня достойную работу, –заявил он. – Разгружал тридцать пять тысяч фунтов мороженых цыплят, и дажеодного украл. Для разнообразия кайфово заняться такой работой».

Маго – подсевший на колеса фрик, и, когда онзакидывается наркотиками, его несет, он начинает тараторить и тараторить безостановки. Невзирая на свою уродливую, страхолюдную внешность, он обладаетсвоеобразным чувством собственного достоинства, которое может быть оценено ипонято, если только исходить из его собственных представлений и понятий ожизни. Его легко оскорбить, но, в отличие от некоторых Ангелов, он тонкочувствует, когда это получается случайно и когда оскорбляют специально,намеренно. Вместо того чтобы мордовать не понравившихся ему людей, – какэто делает Толстый Фредди, мощно сложенный мексиканец, специалист отделенияОкленда по рукопашному бою, – Маго демонстративно повернется к ним спиной.В его взглядах на жизнь чувствуется некая мораль, скорее инстинктивная или врожденная,а не приобретенная. Он – поразительно честный человек, и хотя в основном егоречь производит довольно странное впечатление своей беспорядочностью, в ней тои дело проскальзывают живые импровизации с фрагментами размышлений в духепримитивного христианства и сильной дозой учения Дарвина. Именно Маго началПортервилльский бунт в 1963 году. И именно он, согласно сообщениям в журналах,безжалостно избил в кабаке какого-то старика. Сам Маго выдвигал свою версиюслучившегося:

«Я сидел там, в самом конце подковообразнойстойки, спокойно пил пиво и занимался своими делами, когда подошел этот старыйублюдок, схватил мою кружку и выплеснул ее содержимое мне в лицо. „Какогочерта!“ – заорал я, и быстро поднялся. „Ух-ох, – сказал чувак. – Яошибся“. Я дал ему правой тумака, и он оступился. Затем я врезал ему еще раз,он свалился, и я добил его еще одним пинком. Старый козел так и осталсяваляться на полу. Вот и все. Черт, а что бы ты сделал, если бы какой-то сукинсын плеснул тебе в лицо пиво?».

Однажды ночью в Окленде Маго и я завели долгуюбеседу об оружии. Я ожидал услышать обычную чушь о пулях «дум-дум»,«перестрелках» и «клевых чуваках с пушками», но Маго говорил так, словно он –кандидат в Олимпийскую команду стрелков. Когда я случайно упомянул о мишенях вчеловеческий рост, он рявкнул: «Только не говори мне о стрельбе по людям. Яговорю о спичечных головках». Он так и поступал. Маго стрелял из револьвера,Люгера.22, дорогой, длинноствольной пушки, с такой математической точностью,которая не снилась ни одному самому крутому урелу. И в те дни, когда он неработал, Маго отправлялся на свалку и пытался отстрелить спичкам головки. «Эточертовски трудно, – заметил он. – Но иногда я попадаю прямо такточно, что зажигаю эту спичку».

Маго более самостоятелен, нежели большинствоАнгелов. Он один из немногих, кто совершенно спокойно могут назвать своенастоящее имя. Он женат на спокойной, вполне зрелой девушке по имени Линн, норедко берет ее на вечеринки Ангелов, которые могут обернуться беспределом.Обычно он приходит один, и не очень-то разговорчив, пока не решит закинутьсяколесами. А вот тогда он начинает нести околесицу в духе Лорда Бакли.

В Бейсс Лейк он следил за костром с рвениемчеловека, который ест бенни, как попкорн. Языки пламени отражались в стеклахего очков и бликовали на нацистском шлеме. Чуть раньше тем утром он обрезалсвои «левайсы» охотничьим ножом на уровне колен, обнажив свои толстые ногипримерно на десять дюймов, перед тем как они снова исчезли в черныхмотоциклетных сапогах. Продукт, полученный в результате этой операции, выгляделкак весьма непристойное издевательство над шортами фасона «Бермуды».