«Я психотерапевт. Моя дочь Люси – шимпанзе»[584]. Так Темерлин начал рассказ-самооправдание об одиннадцати годах, проведенных в качестве «отца» шимпанзе.

Люси вошла в семью травматичным образом: в 1965 году жена Темерлина Джейн отняла шимпанзенка, которому было всего два дня, у матери, развлекавшей публику в калифорнийском цирке. Темерлин счел, что этот киднэппинг будет считаться «символическим эквивалентом акта рождения»[585] – утверждение, с которым многие матери могут позволить себе не согласиться [586]. В самом начале этого семейного «приключения» Темерлин задумался, насколько очеловечиться сможет Люси и сможет ли он, считающий себя «мальчиком еврейской мамы»[587], стать хорошим «отцом шимпанзе». История показала, что ответ на его психоаналитическое кликушество – оглушительное «НЕТ».

Начиналось все относительно безобидно. Люси научилась одеваться, использовать вилки-ложки и есть за столом рядом с семилетним родным сыном Темерлина, Стивом (который, как можно догадаться, сам прошел психотерапевтическую школу). Люси обучали амслену [588], в конце концов она освоила более ста слов, включая такие важные для шимпанзе термины, как «губная помада» и «зеркало». Она даже вырастила своего любимого котенка. Все было очень мило. Но затем последовала глава «Творческая мастурбация», и краски сгустились.

Примерно в трехлетнем возрасте Люси познакомилась с алкоголем, когда сперла выпивку у робкой жены зашедшего в гости коллеги. В книге Темерлин пишет, осознавая свою вину, что давал алкоголь сыну-тинейджеру, но, что интересно, не упоминает, что давал спиртное Люси. Каждый вечер перед ужином он «делал ей пару коктейлей»[589] – джин с тоником летом и виски с лимонным соком зимой. Люси в итоге научилась открывать бар с напитками и делала себе коктейли, причем ей нравилось лежать с коктейлем на диване и листать ногами журналы.

Как раз во время одной из таких сессий с выпивкой Темерлин заметил, что Люси оригинально использует наконечник их пылесоса Montgomery Ward. Он отметил, что это был вдохновляющий пример использования орудия – умение, которое когда-то считалось исключительно прерогативой человека и средством проведения этой важной линии между ними и нами, пока Джейн Гудолл не пронаблюдала, как шимпанзе используют прутики для выуживания термитов. Открытие Гудолл заставило ее учителя, доктора Луиса Лики, заявить: «Теперь мы должны переопределить, что такое “орудие” и что такое “человек”, – либо признать шимпанзе людьми»[590]. Интересно, стало бы переопределение Лики достаточно широким, чтобы, по мнению великого палеоантрополога, под него подошло находчивое использование Люси пылесоса.

Психоаналитик-фрейдист в Темерлине был очарован пробуждающейся сексуальностью Люси, и его заинтересовало, привлекают ли ее люди или шимпанзе. Поэтому, когда многие родители отобрали бы пылесос и заперли его в чулане, Темерлин вместо этого метнулся в магазин и купил «дочери» журнал Playgirl, чтобы посмотреть, предпочтет ли она этот женский порнографический журнал своему обычному фавориту National Geographic. Люси действительно проявила интерес к журналу, сосредоточившись на фотографиях обнаженных мужчин и поглаживая их в ключевых местах так энергично, что в конце концов протерла страницы. Довольный результатами, Темерлин далее предпринял необычный шаг, сбросив штаны и присоединившись к Люси в самоудовлетворении, «чтобы посмотреть на результат»[591].

С некоторым облегчением читаешь, что Люси проигнорировала высоконаучный онанизм Темерлина, сколько бы попыток он ни предпринимал. Вообще-то я бы на его месте предпочла опустить в своих мемуарах это довольно безвкусное не-событие. Но Морис К. Темерлин не таков. В главе под названием «Эдип-Шмедип» психоаналитик погрузился в серьезные выводы о том, что его отвергнутая эрекция была приятным свидетельством статуса «отца» для Люси и ее демонстрации внутреннего запрета на инцест (одна из его главных исследовательских навязчивых идей).

В конце концов поведение Люси стало слишком вызывающим, чтобы Темерлины могли с ним смириться. Она научилась обращаться со всеми замками в доме, часто убегала на улицу или запиралась изнутри, оставляя родителей снаружи (не слишком удивительно с учетом всего описанного выше). Темерлин заявил, что его «дочь» даже начала лгать. Когда ее ругали за обгаженный ковер, Люси отвечала на языке жестов – показывала пальцем на Сью, одну из ассистенток-аспиранток.

Морис Темерлин надежно задокументировал Люси в упражнениях с ее любимым пылесосом. Его исходная подпись ко второй картинке гласит: «После оргазма Люси впадает в приятную задумчивость, прежде чем вернуться к своему журналу». К счастью, фотографий самого Темерлина, участвующего в сеансе самоудовлетворения, в книге нет

В двенадцать лет, став совсем взрослой, Люси полностью вышла из-под «родительского» контроля. «Люси лезла всюду, – писал Темерлин. – Она могла взять и превратить гостиную в абсолютный хаос меньше чем за пять минут»[592]. Так что Темерлины с тяжелым сердцем поняли, что надо заканчивать домашний эксперимент и искать новую семью для их «дочки».

И вот тут Темерлин сделал самую страшную ошибку: он решил отправить Люси домой и выпустить ее на свободу.

Он сдал Люси в реабилитационный центр для шимпанзе в Гамбии в сопровождении еще одной своей аспирантки по имени Дженис Картер. Африканский лес был очень далек от жизни Люси в пригороде Оклахомы. Люси вряд ли когда-либо прежде встречала другого шимпанзе и совершенно не желала встраиваться в новое общество. Она не хотела есть дикорастущие фрукты и зелень, как другие шимпанзе, не говоря уж о том, чтобы спать на деревьях. Она приобрела куда более утонченные вкусы и теперь оказалась брошенной в джунглях без дивана и коктейльного бара. Дженис Картер посвятила несколько лет, пытаясь пробудить в Люси ее обезьяньи корни, но усилия в итоге оказались бесполезными. В конце концов «дочь» Темерлина была найдена мертвой, без рук, ног и шкуры. Подозревали, что Люси попалась браконьерам, к которым она, не боявшаяся людей, доверчиво приблизилась. Те, конечно, не упустили добычу, которая сама шла к ним в руки. Таков был конец Люси [593].

По счастью, изучение шимпанзе далеко ушло от нарциссических установок 1960-х годов и теперь главным образом состоит из наблюдений за ними в естественной среде обитания. Это гораздо труднее, чем смотреть за шимпанзе в управляемой человеком обстановке, – в чем я убедилась, когда присоединилась к доктору Кэт Хобайтер из Сент-Эндрюсского университета и ее команде в лесу Будонго в Уганде.

Начать с того, что дикие шимпанзе могут в поисках еды проходить от 10 до 20 километров в день. Держать их в поле зрения все равно что играть в прятки со спортсменами олимпийского уровня (которые могут высмеивать своих неуклюжих двуногих родственников со своего хайвея на вершине дерева). Тем не менее Кэт была настойчива.