и людьми, вплоть до упоминаний «мясистых задниц»[563]. Но такие физические аналогии его не задевали. Напротив, он интерпретировал сходство человекообразных обезьян с человеком при полном отсутствии у первых всякой «силы мысли и речи»[564] как окончательное доказательство, что человек «одушевлен высшим началом»[565], которое давало ему превосходство над этими тварями. Всякая система, в которой они оказывались рядом, была, по его мнению, глубоко унизительной. Линней отомстил графу, назвав некое растение Buffonia tenuifolia [566] – укол в слабое (tenuous) понимание французом систематики.

К тому моменту как Дарвин в 1859 году опубликовал «Происхождение видов», поиск характеристик, которые отделили бы нас от наших кузенов-обезьян, стал срочной задачей науки. Возглавил эти поиски научного грааля один из самых мрачных светил в естественной истории сэр Ричард Оуэн. Оуэн оказался на вершине научного истеблишмента, став самым знаменитым сравнительным анатомом Британии и даже обучая зоологии детей королевы Виктории. Но он обладал завистливой натурой и беспощадными амбициями. Он даже был внешне похож на отрицательного персонажа. Тощая фигура, выпученные глаза и блестящая лысина делают его точной копией мистера Бернса из Симпсонов, ну разве что не столь желтым.

Глубоко религиозный человек, Оуэн был яростным противником эволюционных идей Дарвина. Он не мог принять, что человек – всего лишь «преобразованная» обезьяна. Поэтому он видел свою миссию в определении физического источника уникальности человеческого рода. Первым, на чем он остановился, был мозг, в котором нашлась троица подходящих «подозреваемых», включая, что наиболее существенно, маленькую складку серого вещества, известную в то время как «малый гиппокамп» [567]. Оуэн заявил, что этот невинный бугорок есть только у человека, а потому должен быть местом, где находится человеческий разум и источник человеческого «предназначения как верховного господина этой земли и низшей твари»[568]. Это открытие позволило Оуэну уверенно выделить человека в собственный снобистский класс, который он недвусмысленно окрестил Archencephala, «архимозглые»[569].

Дарвин, услышав об утверждениях Оуэна, саркастически прокомментировал в письме коллеге: «Интересно, что сказал [бы] на это шимпанзе?»[570]

Сколь бы острым ни было это приватное высказывание Дарвина, публичным препарированием теории Оуэна занялся дерзкий биолог Томас Генри Гексли (Хаксли). Гексли, который называл себя «бульдогом Дарвина», твердо считал, что наука должна быть отделена от религии. Он заявлял: «Мне не стыдно числить среди своих предков обезьяну, но я стыжусь родства с человеком, который использует свои великие дарования для того, чтобы затемнять истину» [571][572]. Он начал самостоятельно изучать мозги приматов. Вскоре он распознал масштаб ошибки Оуэна – и увидел приятную возможность «пригвоздить… этого лживого лицемера… как коршуна к двери сарая»[573].

В серии публичных столкновений и научных работ Гексли выставил Оуэна обманщиком и плагиатором, который не только скомпоновал свою теорию, копируя рисунки мозга шимпанзе у других анатомов (коих он очень кстати забыл поблагодарить), но при этом проигнорировал их недвусмысленные описания малого гиппокампа шимпанзе. Собственные методичные вскрытия Гексли показали поразительное сходство между мозгом шимпанзе и человеческим мозгом. Он сравнил теорию Оуэна с «коринфским портиком, построенным из коровьего навоза»[574].

Оуэн был прав в том, что секрет столь явной разницы между нашей жизнью и жизнью шимпанзе может заключаться в тонких различиях в структуре мозга, он просто не нашел этих различий. Под беспощадными ударами Гексли он был вынужден признать, что у человекообразных обезьян действительно есть малый гиппокамп. Но его репутация непоправимо пострадала.

Ричард Оуэн был отнюдь не единственным ученым, чье грехопадение было связано с шимпанзе. Зачарованность ученых границей между обезьяной и человеком – или отсутствием таковой – еще покажет на свет божий весьма неординарных греховодников.

В начале XX века русский ученый Илья Иванович Иванов стал известен как создатель животных со странными названиями – зебросёл, зуброн и зорс [575], место которым в неправдоподобных закоулках средневековых бестиариев. Эти животные были гибридами – генетическими и лингвистическими бастардами зебры и осла, зубра и коровы, зебры и лошади. Однако больше всего Иванова вдохновляла идея вывести гуманзе – гибрид человека и обезьяны, например шимпанзе.

Он был не первым ученым, мечтавшим стать доктором Моро в реальной жизни. Интерес к разведению гуманзе витал в воздухе. В 1900 году немецкий физиолог Ганс Фриденталь, смешивая вне тела кровь человека и человекообразных обезьян, обнаружил, что агглютинации эритроцитов при этом не происходит. Из этого он предположил, что эти виды могут скрещиваться. В последующие двадцать лет голландский зоолог Герман Мунс и немецкий сексолог Герман Роледер (автор труда с загадочным и интригующим названием «Мастурбация») пытались проверить это предсказание, осеменяя самку шимпанзе человеческой спермой. У обоих дело не пошло дальше стадии планирования.

Успех Иванова в производстве межвидовых гибридов млекопитающих утвердил его как основоположника метода искусственного осеменения, а его уникальный опыт сделал из него человека для нужного времени и места. В 1920-е годы новообразованный Советский Союз старался подорвать религиозное мышление и обосновать превосходство своего умышленно технократического общества. Советские власти полагали, что гибрид даст «необычайно интересные доказательства для лучшего понимания проблемы происхождения человека»[576] и нанесет «решительный удар по религиозным учениям и… в нашей борьбе за освобождение трудящихся от власти церкви»[577].

Омолаживающая терапия Воронова появилась на первой полосе французской газеты в октябре 1922 года, когда русский впервые применил свою технику пересадки кусочков яичка шимпанзе старой собаке. За этим последовало еще много старых кобелей – миллионеров, которые хотели бы вернуть себе юность

Работу Иванова поддерживали не только безбожники-большевики. В 1924 году Пастеровский институт в Париже написал русскому ученому с хорошими новостями: будет «возможно и желательно» для него провести эксперимент в их недавно сформированной колонии шимпанзе в Западной Африке. Культовый исследовательский центр разработал нечто в духе сумасшедших русских ученых. Они уже поддерживали Сергея Воронова, который был первопроходцем не менее эксцентричного направления в науке о шимпанзе – он утверждал, что открыл источник молодости: пересадку тонких срезов яичка шимпанзе в мошонку стареющего человека [578]. Он придумал эту довольно изобретательную «терапию омоложения» после наблюдения за евнухами и проведения некоторых довольно незавидных экспериментов на себе, среди которых были инъекции в мошонку коктейля из половых желез морских свинок и собак.

Срезы «обезьяньей железы»[579], пришитые вручную тончайшей шелковой нитью, – вороновский рецепт продления жизни человека до 140 лет, обнадеживавший своей дороговизной. Хотя он настаивал на том, что «прививка никоим образом не является афродизиаком, а воздействует на весь организм, стимулируя его активность»[580], слухи преподносили изобретение так,