Пингвины Адели собираются в колонии в октябре. Они переполнены гормонами, и у них есть всего несколько недель, чтобы найти партнера. Молодые самцы не знают, как надо себя вести, так что многие реагируют на неподходящие стимулы, чересчур вольно понимая, что представляет собой потенциальный партнер. «Это ведь не то что молодой пингвин бродит по колонии, видит мерзлую самку и думает: “Я же всегда мечтал о сексе с мертвой замороженной самкой”», – объясняет Расселл. Для этих одуревших от гормонов пингвиньих подростков замороженный пингвин, лежащий с полуоткрытыми глазами, очень похож на сговорчивую самку. «С эволюционной точки зрения для вида, у которого очень ограничены возможности для размножения, это поведение имеет смысл, – говорит Расселл и добавляет со смехом: – Романтики тут нет никакой».

Стремление пингвинов Адели к размножению настолько велико, что, когда один исследователь выставил мертвого пингвина, замороженного в таком положении, многие самцы нашли труп «неотразимым»[539]. Причем настолько, что вскоре в результате постоянного использования от него осталась только «мерзлая голова с самоклеящимися белыми “О” вместо окологлазных колец»[540]. Это все еще «достаточно стимулировало самцов копулировать и оставлять сперму на камне»[541] – зрелище, которого, вероятно, бедный Левик просто не вынес бы.

Но так ведут себя не только пингвины. «Любой, знакомый с птицами, знает, что за ними водится такое поведение», – объясняет Рассел со с трудом скрываемым раздражением. Поэтому я заглянула на онлайн-форум берд-вотчеров, чтобы узнать их мнение.

В треде, посвященном птичьей некрофилии, встречались сообщения о всевозможных проделках, например, «сизого голубя», оседлавшего «мертвую городскую ласточку», которая, как услужливо добавил свидетель, была «гораздо меньшей птицей»[542] – не говоря уже о том, что другого вида. Другой наблюдатель за птицами сообщил, что видел самку домового воробья, сбитую на дороге и, к несчастью, раздавленную с распростертыми крыльями, «как будто готовой отдаться самцу». Это действительно оказалось смертельным возбуждающим стимулом для самца воробья, который спустился к ней, чтобы спариться, и «тоже был раздавлен»[543]. Была также публикация об агрессивной встрече двух фазанов, когда один напал на другого, которого тут же сбила машина. «Эпизод закончился тем, что первый фазан оседлал умирающего и совокупился с ним». («Мрачная история, но у меня есть фотографии, если кому интересно!»[544] – жизнерадостно добавил автор поста.)

Наше понимание животных все еще сильно ограничено. «Вы должны быть очень осторожны, применяя к животным оценочные суждения, – подчеркивает Рассел. – Люди всегда стремятся проводить аналогии с человеческим поведением, но вы должны помнить, что это просто птица с очень маленьким мозгом».

Но что мы можем узнать о животном с большим мозгом, да еще во многом похожем на нас – людей? В последней главе вы увидите, как близко (порой слишком близко) мы подошли к одному из наших ближайших кузенов в животном мире – шимпанзе. Столетиями, в течение которых мы нащупывали линию, отделяющую «нас» от «них», мы сталкивались с некоторыми из наших главных страхов и навязчивых идей.

Шимпанзе

Животное, но такое исключительное, что человек не может созерцать его, не имея в виду себя[545].

Граф де Бюффон. Естественная история, 1830

Вид Pan troglodytes

У меня богатый опыт общения с животными, но один случай останется со мной навсегда. Я была в лесу Будонго в Уганде на съемках BBC, где присоединилась к исследовательской группе, которая изучала диких шимпанзе в течение почти десяти лет, сопровождая их, как тени, от рассвета до заката каждый день, пока они не привыкли к присутствию ученых и не стали игнорировать их. Это давало редкую возможность заглянуть в интимную жизнь наших ближайших родственников.

Но сначала их надо было найти. Это означало, что выходить следовало на исходе ночи и надеяться их застать, когда они будут просыпаться на своем «спальном дереве», и до того, как успеют скрыться в глубине леса.

Поход по спящим джунглям – упражнение по сенсорной депривации. Под пологом леса было темно, безветренно и до жути тихо, постоянный чавкающий ритм резиновых сапог – обычное средство защиты лодыжек от ядовитого возмездия со стороны спящих змей, которых мы могли потревожить, – создавал скудный звуковой фон для наших мыслей. Но солнце в тропиках встает быстро, и вскоре первые лучи начали озарять утренний туман теплым желтым светом, раскрывая буйство жизни вокруг нас.

Я всегда чувствовала, что дождевой лес – это мой храм, место, где я ближе всего к моему богу – эволюции. И Будонго – впечатляющее священное место: пятьсот квадратных километров плотных джунглей, обнимающих восточный край рифта Альбертин, части Великой рифтовой долины, где, как считается, сформировался сам человек. Это самый большой дождевой лес, какой еще есть в Восточной Африке, и, хотя многие из его величественных махагони [546] были срублены викторианцами для отделки лондонского Альберт-Холла, некоторые старые деревья еще стоят, достигая высоты двадцати этажей и возраста почти полтысячи лет.

Мы молча пробирались цепочкой сквозь туманы под этими древними деревьями, и мне казалось, будто я ухожу в прошлое. Затем началось крещендо отдаленных хриплых воплей. Этот нарастающий крик «вууп», сигнализирующий о волнении шимпанзе, разносится по лесу на многие мили и, кажется, проходит прямо сквозь тебя. У меня побежали мурашки по коже – почти то же самое, что было бы с другим шимпанзе. Мы приближались. Я почувствовала прилив адреналина. У шимпанзе устрашающая репутация. Хотя утверждения о том, что они в десять раз сильнее человека (и способны легко оторвать человеку руку), преувеличены (они сильнее лишь в два раза), я все равно никак не могла унять тревогу из-за того, что мы пришли с намерением их разбудить и даже не предложили банановый смузи на завтрак.

Мои спутники остановились под высоченным фруктовым деревом, показывая вверх. Сначала я ничего не видела; черные тела шимпанзе сливались с бесконечностью леса. Но через некоторое время мои глаза привыкли, и, как будто на волшебной картинке, шимпанзе проявились из сумерек: дюжина их прилежно поглощала утреннюю трапезу. Раньше я много раз видела шимпанзе, которые играли в зоопарке или пили чай «Брук Бонд» в телевизоре, но это совсем другое. Они были какими-то невероятно знакомыми, но в то же время незнакомыми; похожими и непохожими на нас. Эффект был завораживающим и странно эмоциональным. Я ощутила комок в горле и слезы на глазах. Это была такая трогательная сцена, будто открылось окно в наше далекое прошлое, а тот факт, что этих