стоящее за мыслью, очень метко называется поэтому (на русском языке) замыслом» (там же: 813);

замысел есть воплощенная цель мысли.

Вещь реальна, она реализует потенции идеи в перспективе причинности (причина и цель в этом случае равнозначны и равноценны).

Знак действителен, он действует, соединяя единичность вещи и особенность идеи.

Все три компонента логоса в семантическом треугольнике объективны, но когда мы сходим с орбиты триипостасного сущего на единственный вектор отношения знак = идея (отношение по-знания на уровне бытия), тот же самый знак является словом, воплощенным логосом, а та же идея углубляется в своих содержательных формах, давая новые диалектические раздвоения: представление-образ, логическое понятие, сакральный символ. На внешней сфере движения «треугольника» мир целостен, он живет; на внутренней сфере «квадрата» он дробится на сопоставляемые друг с другом (в сознании) познавательные способности, являемые как содержательные формы концепта (он же явленное слово). Логос, отраженный в слове, теперь доступен осознанию и познанию.

Важное отличие идей от понятий у Соловьева заметил Е.Н. Трубецкой (1913: I, 290): идеи субстанциальны, т.е. они не только имеют свое предметное бытие наряду с остальными компонентами Логоса – знаком и вещью, но имеют, кроме того, «своих собственных особенных субъектов» в себе самих. Отвлеченные же понятия выступают переходной ступенью между идеей и чувственным явлением. Общее понятие как промежуточная форма есть и отрицание частного явления, и утверждение всеобщей идеи:

«так, например, общее понятие человек не только заключает в себе отрицание частных особенностей отдельных индивидуальных людей, но вместе с тем указывает на высшее единство, объемлющее всех людей и вместе от них отличное: оно должно иметь собственную независимую от них объективность, которая делает его общей для них объективной нормой» (там же).

Оказывается, что «собственные особенные субъекты» идеи преобразуют распределение членов семантического треугольника, создавая при этом параллельный знаку «мир»:

· слово в отношении к представлению о предмете или

· слово в отношении к понятию об объекте.

Субстанциальность идеи расходится в свойствах общего понятия (категории), которая, в свою очередь, становится содержательной формой понятия. Всё усложняющиеся круги явленного не выходят за пределы словесного знака, который один постоянно остается неизменным. Потому «и существует слово – второй подъем сознательной жизни (первый – память. – В.К.) над текущею наличностью, над παντα ρει» – всё течет (Соловьев 1988: I, 819). Ведь

«истинное назначение слова состоит не в процессе говорения самом по себе, а в том, чтó говорится, – в откровении разума вещей через слова или понятия» (там же: 515).

Афористически изложено понимание языка как речемыслительной деятельности, а не коммуникативной его «функции».

Выясняется, что именно

«язык – это реальный разум» (там же: 284),

именно слово связано с «понятиями разума», способными воплотить любую идею.

«Единичный факт чувственного опыта, единичное ощущение никогда не может быть передано в словах, потому что все слова имеют общее логическое значение» (там же: 664),

но точно так же и рационализм недостаточен для познания, поскольку для него существует только понятие как единственная содержательная форма (там же: 681). Между тем

«общие понятия могут утверждаться или как схема явлений, или как тени идей, закрепленных словами» (Соловьев 1988: II, 204),

т.е. они либо априорны (по Канту), либо абстрактны (по Гегелю). Значение понятия преувеличено; оно

«по существу своему, и как показывает самое слово (по-н-ятие, Be-griff), не есть что-либо состоящее или пребывающее, непосредственно готовое, – оно есть не что иное, как самый акт понимания, чистая деятельность мышления» (там же: 33),

тот момент, который, будучи преходящим, не отражает сущности идеи, а только приближает к ней в соответствии с потребностью самого момента. Понятие соотносится с явлением, а не с сущностью, к которой приближает символ. В конце концов,

«всякое понятие держится непознаваемым, всякие слова относятся к несказанному, и всякая действительность сводится к той, которую мы даем в себе самих в непосредственном чувстве» (там же: 233).

Ни явление, ни понятие о нем сами по себе и даже совместно недостаточны, они одномоментны и потому должны войти в непременную связь со словом, поскольку во всех своих проявлениях

«жизнь имеет свою логическую (словесную) сторону» (Соловьев 1988: I, 666),

а конкретные формы воспроизведения жизни как раз и требуют воплощения понятий в слове, в частности, и потому, что

«язык есть самое глубокое и основное выражение народного характера» (там же: 502).

Приведем развернутое высказывание Вл. Соловьева о слове, попутно комментируя его:

«Мы можем о слове с ясностью и достоверностью утверждать лишь следующее:

1) слово существует как психический факт»

(слово – воплощенный логос; психологическое предшествует логическому: сходим важней, чем восходим. – В.К.);

«2) всякому слову сверх фактического присутствия его в наличном сознании присуще универсальное значение»

(которое задано идеей, т.е. слово как знак соотносится с идеей и тем самым становится словом; в другом месте сказано: «слово-звук наглядно оказывается подвижной оболочкой слова-смысл» (там же: 810). – В.К.);

«3) слово получает свой психический материал посредством памяти, т.е. посредством особого психического факта, состоящего в реакции чего-то сверхвременного против непрерывной смены наличных состояний сознания»

(первоначальная фиксация содержания мысли посредством образа, который, не нарушая целостности восприятия, позволяет задержать познанное в сознании. – В.К.);

«4) предполагая факт памяти, слово само предполагается мышлением, которое без слов не может быть соединением определенных и всеобщих элементов, т.е. не может иметь логического значения»

(не может, следовательно, понять понятием, необходимым и достаточным для каждого акта познания, который и представляет собой соединение вещно определенных и идеально всеобщих элементов. – В.К.);

«5) хотя те или другие слова могут быть выдуманы, т.е. явиться условным продуктом мыслительного процесса, но только на основе уже существующего слова, без которого невозможен и самый процесс»

(как на словообразовательном, так и на содержательном уровне: новое слово как форма образуется на базе уже существующих морфем; новое значение как содержание также исходит из уже известного слова; в этом совпадении содержательного и формального преобразования слова, основанного на одной и той же основе, содержится расхождение между современными лингвистами – семантическое словообразование или просто изменение значения слова – многозначность слова? – В.К.);

«первоначально же слово как основа раздельного и отчетливого мышления не может быть на нем же основано, а есть факт, предваряющий всякую рефлексию и не обусловленный субъективно ничем другим, кроме сохранения памятью данных психических состояний, так что