Я, так и не отдышавшись, просто помахала конвертом.

Мама подошла ближе.

– Кэролайн, отпусти дверь. И ради бога, объясни, что на тебя нашло?

– Это от Пола. Он сейчас…

– Где, дорогая?

– В отеле «Лютеция».

– Так бы сразу и сказала. – Мама вернула гамамелис мистеру Мерриллу. – Завтра выезжаем.

Но так получилось, что наши сборы затянулись на месяцы.

К февралю сорок пятого года Красивая дорога перестала быть красивой. Немцы пустили цветочные ящики и даже липы на дрова. На черном шлаке расползлись замерзшие лужи, кругом громоздились припорошенные пеплом сугробы.

Я шла, петляя между женщинами, которым хватило духу выйти на холод. Кто-то сбился в группы, другие брели в одиночестве. По воскресеньям на Красивой дороге было многолюдно. Женщины самых разных национальностей выходили выполоскать исподнее или выносили форму, чтобы как-то ее проветрить. Красная армия вела наступление на территории Польши, и в лагере стало невероятно много заключенных. Постоянно приходили транспорты из Аушвица и Майданека. Очень скоро здесь уже собрались женщины из двадцати двух стран.

Полячки по-прежнему были самой многочисленной группой, но теперь среди заключенных встречались британки, китаянки и американки. Все знали, что Гиммлер держит «вип-заключенных» в своем бункере. Например, американского пилота, который прыгнул с парашютом со сбитого недалеко от Равенсбрюка самолета.

Старожилы ходили в одинаковой форме в серо-синюю полоску, но по манере ее носить всегда можно было угадать национальность заключенной. Например, француженки. Они по-особенному красиво повязывали платок и шили из лоскутков маленькие сумочки, которые называли «bautli». В них француженки носили всякие полезные мелочи. А кто-то даже шил белые подворотнички и бантики.

Русские тоже выделялись. В основном это были взятые в плен медсестры и врачи. Они внутри своей группы были очень дисциплинированными и форму носили все одинаково. У них остались армейские ботинки, и косынки они завязывали на затылке правильным узлом.

Вновь прибывшие тоже сразу бросались в глаза. У руководства лагеря начались проблемы с формой, и новеньких одевали в обноски из «трофеев». Они походили на экзотичных птичек. Мы их так и называли из-за цветастых блузок и гофрированных юбок. Некоторым везло – они находили теплые мужские пиджаки с Андреевским крестом на спине на случай побега.

Две русские девушки, чтобы предупредить о появления Бинц, стояли на стреме между двадцать девятым и тридцать первым блоком. Там за дневную пайку хлеба можно было купить свитер, чулки или расческу.

В Равенсбрюке ходили разные слухи. Например, что в лагере теперь сидит и Джемма Ла Гуардия Глук, сестра мэра Нью-Йорка. И британские парашютистки, которых взяли в плен эсэсовцы. И племянница Шарля де Голля Женевьев. И все знали, что даже сестру Гиммлера упекли в Равенсбрюк за то, что она осквернила кровь нации, связавшись с поляком. Девушки, работавшие в администрации, говорили, что она получила свои двадцать пять кнутов.

Бинц усилила трансляцию песен и маршей, которые и без того били нам по мозгам. Над лагерем летели три самолета. Немецкие. Об этом можно было легко догадаться по звуку моторов и по тому, что в лагере не включили тревогу.

Еще летом мы благодаря Фенстермахеру узнали о высадке в Нормандии, но о том, что Германия терпит поражение в войне, нам можно было и не сообщать. Признаки поражения нацистов были повсюду. Ежедневные воздушные налеты. Время построений заметно сократилось. И распределение на работы проходило без особой тщательности.

Нацисты проигрывали.

Но у них не пропало желание нас уничтожить.

К блокам постоянно подъезжали автобусы с затемненными стеклами. Жирный доктор Винкельманн в длинном кожаном плаще со своей подручной медсестрой Маршалл обходил лагерь. Они выискивали и метили больных заключенных, которых потом увозили в этих автобусах.

Женщины прятались везде, где только могли: под блоками, под крышами, за угольными хранилищами. Зузанна придумала, как затереть номера на руках женщин из Аушвица, чтобы они стали похожи на следы какого-нибудь инфекционного заболевания. Все в лагере продолжали прятать «кроликов» во время перекличек, некоторые даже, с риском для собственной жизни, обменивались с нами номерами.

Поползли слухи о бывшем молодежном лагере, который располагался в десяти минутах езды от Равенсбрюка. Заключенная медсестра сообщила Зузанне, что туда переправляют пожилых женщин, отстраненных от работ. Якобы там и еда сытнее, и построений нет.

Неужели правда?

Ближе к вечеру мне дали разрешение пройти в здание администрации за посылкой. Я шла в хорошем настроении, потому что наконец могла ходить без костыля. Но очень скоро настроение подпортили. Кэрол, «Джулс» из Нидерландов, схватила меня за руку и утащила с дороги.

Я в первый момент испугалась. Я вообще к большинству «Джулс» относилась настороженно. Они только в последний год появились в лагере. В основном это были немки с зелеными или черными треугольниками. Обычно такая заключенная подбирала себе в трофейных залах мужскую спортивную куртку и даже мужское нижнее белье, стриглась под мужчину, расхаживала по лагерю с сигаретой в зубах и вела себя вызывающе нагло. Некоторые даже вырезали на лбу приглянувшейся девушки «крест самки» – так они метили тех, кого считали своими. Но не все «Джулс» были плохими. Я знала несколько хороших. Вообще, поддерживать дружеские отношения с «Джулс» было выгодно, потому что это означало защиту и еду. Но вот объекты их увлечения боялись им отказать, так как у «Джулс» были связи «наверху». Если девушка не шла им навстречу, они могли заморить ее голодом.

– Тут недалеко проводят очередную селекцию, – заявила Кэрол, – так что давай лучше прогуляемся.

Мы сошли с дороги и отправились к зданию администрации окольным путем. Я только раз оглянулась и увидела, как Винкельманн и сестра Маршалл загружают женщин в черные автобусы без окон. Транспорт смерти. Об этом можно было и не говорить. Все, кого без всяких причин отлавливали рядом с этой «черной дырой», исчезали навсегда.

Пусть Кэрол и внушала мне страх, но в тот день она, возможно, спасла мне жизнь. Когда опасность миновала, я поблагодарила Кэрол и пошла по своим делам.

На открытом участке по соседству с Красивой дорогой для прибывающих заключенных установили длинную палатку из белого брезента. Лагерь был жутко перенаселен, а транспорт продолжал приходить из самых разных стран. В той палатке было так тесно, что у многих женщин с детьми даже не было возможности сесть. Они стояли и пытались успокоить своих малышей.

– Кася.

Я обернулась на голос. Было так странно услышать свое имя.

Сначала из-за полумрака в палатке я ее не узнала. Потом разглядела вытянутое худое лицо, запавшие щеки и короткие светлые волосы, серые от грязи.