Все во имя любви!

Беременной подруге повезло, ее спасли, увезли из страны, а спустя двадцать лет ее дочь явилась требовать справедливости. Много чего там творилось…

Что меня царапнуло – когда убийцу судили, и муж от нее отрекался, она его умоляла: "я ведь тебя любила! Я все делала ради нашей с тобой любви!".

Здорово, правда?

Любовь, она такая, всеоправдательная. Или все оправдывающая?

Неважно.

Не сомневаюсь, Анастасия будет орать то же самое. И… мне ведь стало ее жалко? И еще такие же жалостливые найдутся. А поставить себя в такую ситуацию?

Представить, что между истеричной влюбленной идиоткой и ее предметом, стоишь ты?

Я, вот, стояла. Хотя и сама не знала. Чудом уцелела…

– Уже не хочешь просить за Матвееву? – угадал мои мысли Александр.

– Пошла она в болото, – с чувством сказала я.

– И пусть государь ее там хоть утопит, – приговорил жених.

– Предлагаю забыть про гадости, и пойти, повозиться с детьми, – подвела я итог.

– Согласен.

* * *

До позднего вечера мы с малышней играли в театр.

Рожденные в эпоху гаджетов и интернета, этой забавы и не знают. Но здесь-то ни айфонов, ни айпадов, приходится по старинке…

Из бумаги вырезаются фигурки. На ватмановском листе рисуются декорации.

К примеру, для сказки "Колобок" – волк, лиса, медведь, заяц, колобок, дед, бабка. Это фигурки.

Рисунок на листе – дорога через лес.

Лист крепится на мольберт, или на кульман – главное, чтобы был доступ к его задней поверхности.

Дальше – самое главное.

На каждую фигурку наклеивается железный кругляш размером с копеечную монетку. Любой кузнец такие нашлепки способен сотнями в час производить.

Берется большой магнит, или два магнита – и фигурки начинают путешествовать по листу. Естественно, озвучиваю их тоже я.

Дети – в щенячьем восторге.

Главное достоинство игры – дешевизна реквизита. Все можно нарисовать самому, своими руками. Я – пас, у меня волк, лиса и медведь все получаются на одну морду, причем – поросячью, почему-то. А вот Петя рисует просто отлично, в Березовском у него учитель был, а в столице пока не нашли. Если задержимся – обязательно найму.

Остается только вырезать его творения – и играть.

Сам художник тоже смотрит сказки с удовольствием. Александр решил мне помочь, и мы "водили фигурки" уже в четыре руки. Дети были счастливы.

Я, правда, иногда забывала пользоваться магнитом.

Обнаружилось еще одно свойство полозов…

Я могу притягивать к себе рудные жилы. Но ведь и монетки – это такой же металл. Их я тоже могу притягивать к себе, манипулировать, как пожелаю…

Если разорюсь, сделаю себе кости из свинца – и буду играть на деньги. Все с голоду не помру.

* * *

Прощание с царевичем вышло грустным.

Я и не думала, что здесь люди так отреагируют. Я привыкла к другому…

Сколько у нас преставилось президентов, политиков, премьеров, королей…

Ладно, королей я не застала, но всех остальных? Было, и не раз.

И как реагирует у нас народ?

В лучшем случае взмах рукой – еще один деньгососущийклоп помер, и что? Нам с того ни жарко, ни холодно, помер Аким – и фиг с ним.

В худшем случае еще и пожелают поглубже в ад провалиться. Такое я тоже слышала, и если хоть половина пожеланий реальностью станет – мне было бы реально страшно помирать. Если ад есть – для наших политиков в нем черти в шесть смен пахать будут, без устали, в две бригады…

Здесь было совершенно не так.

Люди шли ко дворцу.

Ехать в каретах можно было только до определенной черты, потом оставить экипаж и пешком, но большинство предпочитало прийти своими ножками. Пройти по городу…

Мы тоже не поехали, я шла под руку с Александром. Детей мы с собой не взяли, но Ваня и Петя шли рядом. Держались чуть сзади, но не отставали.

Дамы все в черном, у мужчин траурные повязки на руках, по возможности тоже черные тона в одежде, у всех – цветы.

Красные, белые, желтые…

Венков не было, здесь их не возлагают, но папоротника было – море. Почему-то здесь его обязательно добавляют в траурные букеты.

И все это летело на площадь, к гробу.

Солдаты смотрели молча, но не ругались, не разгоняли зевак, ничего не убирали…

Похороны царевича состоят из трех этапов.

Прощание на Соборной площади.

Сюда допускали всех желающих, солдаты не отсеивали даже откровенных юродивых. Разве что отвешивали пару пинков тем, кто начинал себя вести вовсе уж непристойно. Орал, матерился…

Странно, но пьяных почти не было.

Или их тоже отсекали на подходах? На месте Романова, я бы толпу агентурой набила, как арбуз – семечками. Мало ли что?

Гроб стоял по центру площади. К нему можно было подойти, проститься, правда, ненадолго. Прошел мимо – положил цветы – свободен. Да не в гроб цветы класть, а рядом. Иначе там бы весь гроб завалило в три слоя, столько их несли.

Мы с Благовещенским не стали исключением. Чин чином прошли мимо гроба, в общей очереди, не пользуясь моим колечком, положили цветы…

Я бросила взгляд на Василия. Он почти не изменился, только нос заострился и губы стали почти незаметны.

Да, так странно. Так страшно и так нелепо.

Еще позавчера он пытался мне что-то доказать, объяснить, признавался в любви – и вот. Лежит, и в нем нет чего-то очень важного.

Жизни…

Куда уходит душа?

Что там, за гранью?

Почему этими вопросами задаешься чаще всего на кладбище?

Психологи напишут развернутые тома и ответят на все вопросы. А заодно и диагноз поставят. Что до меня – мне просто жаль молодого парня, которому жить бы да жить. Радоваться жизни, влюбиться в хорошую девушку, детей наделать – вся его беда в том, что он оказался царским ребенком. А был бы пекарем или слесарем – глядишь, и прожил бы свои сто лет без лишних бед.

Жалко…

Я бросила в общую кучу букет из роз и папоротника. Темно-красные, почти черные цветы, смешались с остальной массой.

Прощай, Василий. И прости, если что было не так.

Я тебя не любила, полюбить не смогла бы никогда, но я и зла тебе не желала. Так уж спряли нить безжалостные богини судьбы.

Мойры ли, норны, рожаницы… какая разница, во что верить? Результат все равно зависит не от нас.