Прощай, Василий. И прости, если есть за что.

– Я думала, будет больше пришедших, – заметила я.

– Во-первых, часть людей отсекают н подходах, – объяснил Александр. – Сама погляди, ни нищеты, ни откровенных зевак здесь нет.

– Верно.

– Во-вторых, люди не задерживаются. Стоят здесь только те, у кого есть приглашение в собор.

– А откуда известно, у кого оно есть?

– Понаблюдай за толпой. Сама увидишь – потихоньку подходят люди, спроваживают самых настойчивых…

– Понаблюдаю. Но к нам же не подходили?

– Машенька, твое кольцо отлично заметно.

Я посмотрела на руку, которой держала спутника под локоть. И верно, диск блестел и переливался на фоне черной перчатки. Ярко, отчетливо…

– А если это подделка?

– Даже если подделка – к чему связываться?

Я кивнула.

– Понятно. Что ж, ждем.

Ждать пришлось не только нам. Во дворец сегодня не пускали никого, кроме членов императорской семьи. Даже Романова не пустили.

Я видела на площади кого-то из юртов, показалось, что мелькнул Алябьев, но подходить и здороваться мы не стали. Ни к чему. Это похороны, а не светский раут. Все ждали.

Гроб стоял до полудня.

Потом церкви разразились колокольным звоном – и на площадь вышли солдаты.

Все было четко, как на параде.

Раз – и гроб подхватывают с подставки.

Два – ставят на особую повозку, украшенную черной тканью.

Три – повозка под конвоем направляется к Успенскому собору.

И все это под протяжный колокольный звон, почти стон…

Народ тоже разделяется на две части.

Меньшая, в том числе и мы вчетвером, направляемся к собору.

Большая – раздается по сторонам.

На площадь выходит его императорское величество с семьей. Медленно проходит в собор, за ним туда же начинают втягиваться ручейки придворных, свитских, приглашенных…

У меня было приглашение, но было и колечко. Так что мы направились к собору. Когда еще такое повидаешь?

Похороны царевича – мероприятие наполовину светское. И отмечать присутствующих тоже будут, и проявленное уважение – неуважение, и кто как отнесся, и как поклонился, и куда пришел…

Никуда от этого не денешься.

Мы четверо легко попали внутрь – колечко сработало, как пропуск. Ваня с Петей откровенно поеживались, и держались за нашими спинами. Я стояла и смотрела на происходящее.

Место нам досталось не слишком удобное, за большой колонной, половину собора было просто не видно, но мне и смотреть-то не слишком хотелось. А мальчишкам хватало с лихвой.

Что у Пети что у Вани были широко открытые глаза – и такие же широко открытые рты. Мальчишки искренне удивлялись происходящему.

Патриарх лично принялся читать молитвы. Я лишний раз ощутила себя идиоткой.

Последний, кого я отпевала, был Храмов. Но там меня даже стоять не заставили – понятно же, дама после родов. Я так всю службу и просидела.

А тут-то!

Где поклониться, где перекреститься…

Называется – почувствуй себя обезьяной. И что интересно – все остальные знали, когда и что надо делать. А я?

Хотя чего удивительного, у всех людей в школе был закон Божий. А у меня – история религии. Это намного интереснее, а главное – прививает критическое мышление. Но правильно молиться не помогает.

Ну и ладно, мимикрируем.

Я просто кланялась в тех же местах, что и остальные, а что с задержкой… подумаешь? Может, я вся в горе и плохо соображаю. Или просто по жизни тормоз.

Бывает.

* * *

Служба длилась целый час.

Пусть меня считают хоть ведьмой, хоть лично родственницей Люцифера, но голова у меня разболелась не на шутку.

Запахи.

Громадное количество народа – то есть шум, гам, вонь…

Собственно, молитва. У патриарха оказался на редкость пронзительный голос, ввинчивающийся в виски подобно буровой установке.

Сначала просто закололо в висках, потом заломило всерьез. Потом я уже готова была взвыть в голос.

Слава Богу, кошмар закончился, и все потянулись на свежий воздух.

Последняя часть.

Сожжение тела. И можно будет потихоньку слинять с площади. Лишь бы не остановили… но не должны. Сегодня Кремль закрыт для всех, кроме императорской семьи.

Первым из храма вынесли гроб.

Потом потянулась императорская семья. И наконец – придворные.

Мы выходили в числе последних. Я вообще не люблю толкаться в общей массе, лучше уж немного подождать.

Мимо прошла императорская семья, потом юртовские, самые сливки общества, потом потянулась разная придворная наволочь…

– Мария Ивановна, рад вас видеть.

– Игорь Никодимович, – выдохнула я. – Здравствуйте.

– Александр Викторович.

– Игорь Никодимович.

Мужчины обменялись короткими кивками. Романов посмотрел на моих ребят.

– Ваши братья, Мария Ивановна?

– Да.

– Вы можете подойти поближе, все-таки ваше положение это позволяет.

Я покачала головой.

– Не стоит. Нам и тут неплохо.

– Как скажете, Мария Ивановна. Надеюсь, мы с вами потом побеседуем?

– Разумеется, Игорь Никодимович.

Романов отошел, и мы смогли выйти из храма.

Наконец-то. Свежий воздух.

Какое это счастье!

– Маша, соберись. Еще около часа и можно будет пойти домой, – коснулся моего плеча Александр.

Я кивнула.

Голова болела уже вовсе невыносимо, я остановилась на миг на ступеньках храма.

– Сейчас, нюхательные соли достану…

Александр посмотрел на меня – и кивнул.

– Ты вся бледная…

Чувствовала я себя преотвратно. И закопалась в ридикюль.

Вот скажите мне, как можно потерять флакон с нюхательными солями в мешочке размером с ладонь?

Можно.

Дамская сумочка – это мини-версия Бермудского треугольника. Попасть туда может все, что угодно. Вопрос – что, когда и в каком виде из нее выпадет?

В моей бесследно растворился флакон с нюхательными солями, который я лично уложила сегодня утром – мало ли кому плохо станет? Да и мне в том числе, ненавижу скопления народа.

Если бы я не стояла на ступеньках.