— ‎Мне нужно в деревню, помочь…

— ‎Тебе нужно спину обработать, — перебила его я, — а еще Наи говорил, зелье, что мне Иви-нар дал — дрянь редкостная, после которой корежить может не по-детски. Если тебе внезапно станет плохо, то много ты не навоюешь. Зато умереть можешь легко, а я же не могу тебя потерять, я же…

Заткнулась я очень вовремя, не успев сболтнуть лишнего. Мозг еще плохо соображал и составлял такие словесные конструкции, за какие мне потом должно было стать очень стыдно. Сдержав неуместный порыв растревоженных чувств, я загнала поглубже все свои эмоциональные высказывания, благоразумно решив придержать их до лучших времен.

— Ты же что? — спросил Свер, которому оказалось недостаточно быть покусанным, ему еще и огорошенным признанием хотелось стать.

— ‎Кого же я тогда доставать буду? А Рашис? Кто меня от Рашиса спасет, если он вернется? А ты тут помирать собрался, да как тебе это вообще в голову пришло?

— ‎Не собираюсь я умирать, — возмутился он.

— ‎Да? А в бой кто рвется? Ты же раненый!

В бой Свер уже не рвался, но вовсе не от осознания того, что может погибнуть, просто убоялся, что выживет и опять со мной встретится, и я ему его упертость еще припомню.

И по волчьей тропе идти я отказалась, уж слишком свежи были воспоминания о моей совершенно неромантической по ней прогулке. В одиночестве.

Потому до пограничной стены мы добирались долго. Три раза останавливались отдохнуть. Один раз у родника, чтобы напиться сводящей зубы, холодной воды и кое-как обработать спину очень хмурой, но такой послушной лапочки, покорно выполнявшей все мои требования. Потом у реки, где лед треснул, разошелся, местами освобождая доступ к воде, чтобы эту самую лапочку отмыть от крови, которую не удалось смыть родниковой водой. А потом просто так, потому что я устала, но Свер устал еще больше и просто не смог со мной поспорить. Тащить меня на себе он тоже был не в состоянии, а потому мы целых пятнадцать минут сидели под деревом. Я бездумно пялилась в одну точку, вожак дремал.

Страшнорылое чудище выскочило на нас очень неожиданно. Я даже испугаться не успела и встретила врага мужественно. Без визга.

Свер, пусть раненный и измотанный, умудрился разделаться с чудищем в две секунды.

— Армия расколота, — задумчиво сказал он, глядя на труп у своих ног. Иномирные монстры не умели жить со свернутой шеей так же, как и местные, — нам нужно идти.

Сначала я не хотела вставать, потом не хотела идти, потом не хотела затыкаться… два раза не хотела затыкаться, пока Свер не начал на меня рычать.

— А ты уже жалеешь, что я вернулась, да? — с нездоровым любопытством спросила я, разглядывая его спину. Мех на холке свалялся и бурел плохо смытой кровью, раны на спине не спешили затягиваться, несмотря на дикую регенерацию оборотней, и даже почти подживший бок снова кровил.

На вопрос он не ответил, но вздохнул так, что сразу стало понятно — еще нет, но уже почти.

И его совсем не интересовало, что это я не для себя надрываюсь и ною, что это ему бы не мешало отдохнуть, что я со всех сторон замечательная, очень заботливая и просто зверски самоотверженная… а он дурак.

Дурак был упрямый и выносливый, и к деревне мы подошли как раз вовремя. Успели к самой эпичной драке.

Пробравшись под кустами, распластавшись в подтаявшем снегу, мы наблюдали за сражением.

Серьезно поредевшая армия застыла под стенами, пока наверху творилось невероятное.

Восхитительный Наи против какого-то стремного дрыща в черном доспехе. Топорща шипы и потрясая косицами, дрыщ носился по стене, стараясь своими хитромудрыми выпадами ранить врага, выбить глефу из его рук и торжественно добить.

У Наи были другие планы на исход боя, и он успешно воплощал их в жизнь. Дрыщ лишился двух шипов, остриженных буквально в сантиметре от головы, получил длинную царапину на бедре и теперь очень зло истекал своей особенной, хту-наанской, мутной кровью.

Я, разумеется, болела за наших, не забывая цепляться за Свера.

Раненный самоубийца, напряженный и очень воинственный, пару раз дернулся в моих руках, желая поучаствовать в драке. Но я держала крепко и не гнушалась угрозами:

— Не рыпайся, пушистик, иначе я тебе ухо откушу, — прошептала я в то самое ухо, которое собиралась откусить. И тут же озабоченно спросила, добив вожака своей исключительной последовательностью, — тебе не холодно?

Нет, шея, за которую я его обняла, была теплой, да и щека тоже, это я своим собственным, отмороженным носом прочувствовала, когда в нее ткнулась. Но мне было холодно даже в теплом свитере, а Свер лежал в снегу совсем полуголый, и теплу его тела я не доверяла.

— Нет, — мотнул головой он, не отрывая взгляда от сражения.

Наи теснил врага, не давая ему атаковать. Оборотни на стене застыли, завороженные невиданным зрелищем. И я их очень хорошо понимала.

Тренировки Наи выглядели просто потрясающе, но там он был один, без противника, вынужденный сдерживать свою силу, чтобы не перерубить какое-нибудь дерево. Сейчас он не сдерживался.

Глефа летала в воздухе, косички, заплетенные в одну толстую косу, тяжело лежали на черном доспехе… противник отступал.

Хту-наанский воин недолго выстоял против Наи, которого уже не только я с гордостью считала «нашим».

— Придется идти тропой, — сказал Свер, когда обмякшее тело дрыща свалилось со стены. Среди заволновавшихся чудищ можно было разглядеть еще двух оленей, с седоками.

— ‎Я не смогу.

— Сможешь, — не согласился со мной он.

И оказался прав. Пройти по тропе я смогла, но сколько убитых нервных клеток мне это стоило – сложно даже представить.

С тропы мы сошли сразу за стеной, оказавшись в деревне, и я чуть не свалилась под тяжестью обмякшего вожака.

— Свер! — да, я испугалась, да, привлекла к себе внимание какого-то мальца, тащившего на стену стрелы с наконечниками из красного камня. Да, мне было глубоко плевать и на его вытаращенные глаза, и на стрелы, выпавшие из рук, я решила, что Свер умирает.

— ‎Нормально, — прохрипел он, усмиряя мой ужас. Медленно опустившись на колени, он вздрагивал, и я чувствовала, как непроизвольно сокращаются мышцы под моей ладонью. Кожа на ощупь стала холодной как лед, — тяжело выводить тропу из леса.

Я сидела перед ним, чувствуя, как колени промокают от таявшего снега и не обращая на это внимания. Свитер на животе и груди у меня уже основательно промок, колени были сущей мелочью.

— Не пугай меня так больше, ладно? — попросила я тихо, медленно оседающего (я бы даже сказала — опадающего) в мои объятия вожаку.

Сказать он на это ничего уже не смог.

Так нас и нашел Берн, ничего не понявший из сбивчивого рассказа пацана, кроме того, что нужно спуститься вниз и посмотреть.