Она повела его по узкой лестнице в свою прежнюю комнату, рассудив, что в данный момент есть вопросы поважнее, чем переживания насчет сна в одной постели с мужчиной. За все эти годы после ее отъезда комната почти не изменилась. Хотя Джози практически ею не пользовалась, старики оставили все как было, не сделали тут кабинет или спортзал, все ее вещи были на месте, стены украшали постеры, повешенные в подростковом возрасте, на книжной полке сидели плюшевые зверюшки, которых она хранила до восемнадцати лет.

После того как оба побывали в ванной, Джози надела пижаму, он разделся до трусов, и они залезли в односпальную кровать, тесно прижавшись друг к другу, точно став одним целым. Джози страшно устала, но тело было в напряжении, готовое отозваться на зов, которого она ждала. Вряд ли бы ей удалось ему противиться, она была уверена, что ей предстоит еще одна бессонная ночь, но Макс гладил ее по спине медленно и размеренно, и ее начал одолевать сон. Она уснула, слушая биение его сердца.

Но сон продолжался недолго. Посреди ночи она открыла глаза и сразу потянулась за телефоном. Два сообщения – одно от Хелен, другое – от Биа. Сначала она прочитала то, что от Хелен.

Не смогла отправить деда, пока что-нибудь не прояснится. Не беспокойся, новостей пока нет. Увидимся утром. Целую.

Она выдохнула и взялась за сообщение от Биа.

Макс там?

Да, – написала она. – Знаю, его отправила ты.

Ответ пришел немедленно – интересно, чем таким Биа занята, что до сих пор бодрствует?

Типа того. Ты в порядке?

Типа того.

Я здесь, если что, окей?

Знаю. А пока отжигай за нас обеих, окей?

Джози вылезла из кровати и надела старый халат, не думая о том, как выглядит. За окном было темно, но в саду белел снег, и лунный свет, отражаясь от него, частично разгонял темноту.

Живот снова крутило от беспокойства, поэтому она на цыпочках прошла мимо спящего Макса и осторожно спустилась вниз по скрипящим ступенькам. Она сидела перед тлеющими в камине угольками, когда он вскоре спустился к ней.

– Извини, я тебя разбудила? – Она подняла на него глаза.

– Нет, – тихо сказал он. – Просто голова немного разболелась.

Она встала и, найдя в одном из кухонных ящиков парацетамол, подала ему вместе со стаканом воды. Они снова вернулись на диван и немного посидели в молчании – Джози настолько ушла в себя, переживая за Мемо, что, когда Макс заговорил, она вздрогнула.

– У тебя есть свечи?

– Наверное, а что? – напряглась она.

– Поищи, пожалуйста.

Она хорошо ориентировалась в доме и вскоре нашла кучу самых разных свечей и спички. Макс взял одну – большую, цилиндрической формы – и покрутил в руках.

– У некоторых народов есть традиция в Рождество зажигать свечи в память об ушедших близких людях.

Он посмотрел на нее, и оранжевый отсвет углей отразился в его глазах. Джози прикусила губу, потом кивнула.

Она зажгла две свечи и поставила их на каминную полку, глядя на мерцающий фитилек. Пламя едва горело – кажется, одно дуновение, и погаснет. Макс тоже зажег свечу и поставил рядом. Некоторое время они смотрели на них, потом Джози повернулась к нему:

– За кого это?

– За того, кто умер слишком молодым, – не сразу ответил он.

Ей припомнилось, что она и прежде подмечала это в нем – груз, который носишь с собой, когда теряешь любимого человека.

– Прости, – прошептала она, ловя себя на том, что извиняется в точности так, как говорили ей, узнав про родителей. Но другого слова, как она сейчас понимала, не было.

– Все в порядке. – Он взял ее за руку. – Когда-то я был в ярости, но сейчас уже нет.

Джози закрыла глаза, чтобы сдержать слезы.

– Я просто этого не вынесу, – прошептала она. – Что, если в следующем году мне придется зажигать еще одну – для бабушки?

Он повернул ее к себе и нежно погладил по руке.

– Помнишь, что ты сказала мне в сентябре на свадьбе Лоры?

Джози шмыгнула носом, вспоминая о том, как сначала кричала на него, а потом они поцеловались. Я думаю, что нам лучше никогда не видеться. Похоже, она ошибалась.

– Помнится, я много чего тебе наговорила.

Уголок его рта дернулся вверх, а затем выражение лица снова смягчилось.

– Ты сказала, что рада своей печали – это значит, что ты помнишь своих родителей и любишь их, и это делает тебя такой, какая ты есть. – Она кивнула, слегка удивляясь тому, что он так точно все запомнил. – И если случится самое плохое и ты будешь горевать, это будет значить, что ты любила ее и помнишь.

Она сжала губы, чтобы не всхлипывать, с трудом контролируя себя. И снова кивнула. Правильно, ох как правильно, что он не обнадеживал ее понапрасну, не говорил, что все будет отлично, когда на деле это никому не известно. И она верила в то, что когда-то сказала ему, хотя сейчас было трудно даже думать о том, что придет время, когда она почувствует это снова, если случится самое плохое.

Макс взял ее лицо в свои руки и приподнял так, что их взгляды встретились.

– Джози, – медленно начал он, и выражение его глаз было такое, что ей стало не по себе, – у нее возникло твердое ощущение, что продолжение ей не понравится. – Я хочу тебе кое-что сказать. – Он вздохнул, и ей стало еще тревожнее. – То, что должен был сказать еще в прошлом декабре.

Она не успела ответить, потому что у нее зазвонил телефон – подскочив, она схватила его. Сердце отчаянно колотилось, ладони стали холодными и липкими. На часах было три – в такое время Хелен могла звонить только по одной причине. Когда прозвучал третий звонок, она ответила.

– Дорогая, ее везут в операционную – они что-то обнаружили, не знаю… – Послышался вздох. – Ей будут делать тройное шунтирование, нас к ней не пустили. – Макс был бледный, без кровинки в лице, Джози чувствовала себя не лучше. – Это не… Они не говорят, что это что-то ужасное, просто это нужно сделать, но операция на открытом сердце, и в обход очереди и…

– Я уже еду.

До больницы они добрались на такси. Хелен ждала их снаружи, свет флуоресцентных ламп падал ей на лицо, щеки и нос порозовели от холода, на шею намотан сине-желтый шарф. У Джози слова застряли в горле, когда Хелен через силу улыбнулась им и пошла внутрь.

Они последовали за ней, и Джози про себя отметила, что на этот раз они идут другим путем. Свет в коридорах был слишком ярким, все выглядело слишком по-больничному.

– Она сейчас в хирургии, – сказала Хелен, откликаясь на немой вопрос Джози. – Я половину не понимаю из того, что говорят врачи, а объяснить все толком им некогда. Ее не стали ставить в очередь – вот все, что я знаю, отправили сразу сюда.