пантеон богов, священные писания и обряды. Даосизм как религия жив и сегодня, причем нынешние отшельники, как и в стародавние времена, ищут уединения на горных вершинах. Как ни парадоксально, эта конфессия обещает спасительное физическое бессмертие всем своим приверженцам. Синолог Ангус Грэм однажды не без издевки заметил: «Есть немалая ирония в том, что ярлык "даосизм" со временем стал обозначать как философию, требующую смирения с природным циклом жизни и смерти, распадом тела и утратой индивидуальности, так и свод магических, религиозных и псевдонаучных приемов, призванных обратить биологические процессы вспять ради самой недостижимой из человеческих целей — вечной жизни».

Биография Лао-цзы, изложенная в главе 63 «Исторических записок» Сыма Цяня, — это настоящий винегрет из всевозможных обрывочных данных. Там повествуется о трактате «Дао дэ цзин», связанном с именем легендарного философа, и оттуда же берет начало агиографическая традиция, которая в дальнейшем возвела Лао-цзы в ранг даосского святого. Сыма Цянь не скрывает от читателя, что некоторые биографические детали ставят его в тупик. За именем Лао-цзы, скорее всего, стоит человек по прозвищу Лао Дань (старый Дань), который служил в придворном архиве правителей Чжоу. Вряд ли слово «Лао», что значит «старый», обозначало его настоящую фамилию. В эпоху Хань были распространены истории о том, что Лао-цзы дожил до почтенного двухсотлетнего возраста. Другие его имена — Эр (Уши) и Дань (Длинные уши) — также наводят на мысль о долголетии и многознании, поскольку некоторых мудрецов изображали длинноухими. Последнее имеющееся известие о Лао-цзы гласит, что он якобы отправился на запад через горные перевалы, оставив свой трактат у начальника заставы Гуань Иня. Затем он исчез навсегда.

Знаменитый эпизод биографии Лао-цзы, который упоминается и в даосских, и в конфуцианских трудах, — это его мнимая встреча с Конфуцием. Хотя некоторые ученые предполагали, что Лао-цзы мог быть старшим современником Конфуция, этому нет никаких исторических или фактических подтверждений. Тем не менее баснословная история стала настолько популярной, что к эпохе Хань возникли новые ее версии, а саму сцену встречи даже изобразили на стенах одной из гробниц в провинции Шаньдун (см. илл. 6.3). Знаменитый эпизод вдохновлял живописцев и более поздних времен. В «Ли цзи» повествуется о том, как Лао-цзы учит Конфуция не чему-нибудь, а погребальным обрядам (!), хотя, исходя из философских воззрений каждого из них, естественнее смотрелась бы обратная диспозиция («Ли цзи», глава «Цзэнцзы вэнь»). По версии Сыма Цяня, в ходе памятной встречи Конфуций выслушал резкую критику своего учения. Потеряв дар речи от мудрости, изреченной Лао-цзы, Учитель якобы заключил: «Что же касается дракона, то я не могу понять, как он, оседлав ветер и пронзая облака, устремляется к небесам. Я сегодня виделся с Лао-цзы, который подобен дракону!» («Исторические записки», 63)[114].

Илл. 6.3. Встреча Конфуция и Лао-цзы. Рисунок на основе чернильного оттиска. Семейная гробница Улян, провинция Шаньдун, II в.

Рассказы о выдающихся личностях и культурных героях меняются со временем, а вложить сообщение в уста человека, считающегося твоим оппонентом, — мощный риторический прием. Мы, наверное, никогда и не узнаем, задумывался ли Конфуций над тем, чтобы смягчить свою жесткую программу ритуалов и поклонения предкам, как неизвестным для нас останется и то, являлись ли первые мыслители-даосы просто креативными людьми, несогласными с Лао-цзы сугубо на философском уровне. Так или иначе, но сложные ритуалы и регламентированное поведение были усвоены религиозным даосизмом, хотя кровавые жертвоприношения он отверг. Несмотря на это доктринальное сближение, у нас есть все основания для утверждения о том, что в вопросах взаимодействия с духами и обретения бессмертия в Древнем Китае сложились и поддерживались две выраженные и непохожие друг на друга традиции: в то время как первая пыталась заниматься и тем и другим, вторая решила игнорировать как то, так и другое.

После конфуция

Конфуцианские идеи, ранее представленные в этой книге, относятся к классическому периоду, когда конфуцианство оставалось учением, сфокусировавшимся на человеке и его поведении в этом мире. Образованные люди той эпохи видели в конфуцианском «Пятикнижии» («У цзин») ключ ко всем сторонам жизни: космологии, ритуалам, традициям, человеческим взаимоотношениям, государственному управлению, истории, гармонии. Процесс обучения предполагал выбор наставника и освоение под его руководством классических текстов. Конфуций сомневается в пользе размышлений в одиночку, без внешнего водительства: «Я часто целые дни не ем и целые ночи не сплю, все думаю. Но от этого нет пользы. Лучше учиться!» («Лунь юй», 15.31). Для образованных и целеустремленных деятелей при дворе конфуцианский канон считался универсальным сводом информации обо всем, что требовалось знать. Сыма Цянь пишет о нем так:

И[цзин] говорит о Небе, Земле, о силах инь и ян, о четырех временах года и пяти стихиях; его сильной стороной является описание перемен. Ли[цзи] говорит о правилах отношений между людьми, его сильная сторона в [утверждении] порядка. Шу[цзин] говорит о делах прежних правителей, его сильная сторона в [изложении искусства] управления. Ши[цзин] описывает горы и реки, теснины и долины, птиц и зверей, травы и деревья, самцов и самок, мужчин и женщин, его сильная сторона в [описании] нравов. Юэ[цзин] устанавливает гармонию через музыку, его сильная сторона в умиротворении. Чунь-цю отделяет правду от неправды, его сильная сторона в описании примеров управления людьми. Вот почему Ли[цзи] держит людей в рамках, Юэ[цзин] служит установлению гармонии, Шу[цзин] служит руководством в делах, Ши[цзин] раскрывает чаяния людей, И[цзин] дает представление о превращениях дао, Чунь-цю толкует о путях справедливости. В деле пресечения беспорядков в смутное время и возвращения на истинный путь нет лучшей [книги], чем Чунь-цю («Исторические записки», 130)[115].

Как отмечалось выше, в классическом конфуцианском ритуале и почитании предков явно присутствовало религиозное или спиритуальное измерение. Тем не менее мало кто из ранних конфуцианских философов пускался в метафизические рассуждения о том, что лежит за пределами материального мира и какие принципы могут им управлять. В следующей главе мы узнаем, как философы, особенно в эпоху Хань, пытались разобраться в устройстве природы и ее отношениях с человеческим миром, выстраивая масштабные схемы корреляций. Но, прежде чем обратиться к влиянию конфуцианской мысли на китайское восприятие естественного мира, было бы полезно кратко описать эволюцию конфуцианской мысли после Конфуция. В то время как основные идеи и ценности, сложившиеся в классический период, по-прежнему составляли ядро конфуцианской философии, их интерпретации, как и судьбы самих запечатлевших их текстов, за два с половиной тысячелетия не раз решительно менялись.

Наиболее заметная реинкарнация конфуцианской мысли состоялась в эпоху Сун (960–1279), породив течение, названное неоконфуцианством. Что нового в нем было? Неоконфуцианство — довольно рыхлый термин, принятый в западной науке и охватывающий сразу