– Не нужно мне угрожать, Варвара Дмитриевна. Пока вам некоторое время придется пожить в моем доме, сударыня. Нравится вам это или нет. Но другого выхода нет.

– Вы теперь промышляете воровством людей?

– Нет. Вы с Григорием Матвеевичем единственные, кого я вынужден был вывести из Петербурга тайно.

– Его имя Григорий Дмитриевич! – вспылила она.

– Это ненадолго. Мой сын будет носить мою фамилию и отчество, имя Григорий мне нравится, оттого его позволю оставить.

– Да кто вы такой? Это только мой сын.

– По бумагам не ваш. И если вы не прекратите истерику, то, когда я заберу сына, вы не только более не увидите его, но и в его метрике я велю не вписывать вашего имени.

– Я не отдам Гришу…

– Я всегда хотел сына, и вы знаете, как я желал этого. И нынче, когда так удачно представилась такая возможность, я его получу, хотите вы этого или нет. Уж поверьте, нынче у меня достаточно средств, чтобы настоять на своих правах как отца. И я это сделаю.

– Откуда же у вас деньги на все эти злодеяния, позвольте спросить?

– Э… – он чуть замялся, видимо, решая, говорить ей или нет, и только спустя минуту вымолвил: – Многое изменилось за эти годы.

– Что же? Вам повысили жалование? – съехидничала она. – Поэтому теперь вы можете позволить себе нанять головорезов?

– Нет. Я должен вам кое-что объяснить, чтобы вы поняли…

– Я не желаю слушать ваших объяснений. Отпустите меня немедля из этого дома!

– Нет, пока это опасно. Однако вижу, что вы вся на нервах. Оттого пока я оставлю вас одну, чтобы вы успокоились и приняли мысль о том, что я не жалею вам зла.

– Я не верю вам! Пойдите прочь, вы гнусный человек!

– Довольно оскорблений, – устало заметил он, поморщившись.

– Я говорю с вами так, как вы того заслуживаете, мерзкий похититель!

– Хватит, Варвара Дмитриевна! – пророкотал он грозно, и она тут же увидела перед собой того самого Твердышева, властного и жесткого. – Когда вы успокоитесь, мы поговорим с вами спокойно. А сейчас я вынужден уйти…

Он открыл дверь, чтобы выйти.

– Зачем вы это делаете?! Немедленно отпустите нас! – вскричала в ярости она, испепеляя взором его спину. – Куда вы нас привезли? Где мы находимся?

– Недалеко от Кунгура, в местечке Балакирево. Вы находитесь в моей усадьбе.

– В вашей усадьбе?

– Да.

Твердышев проворно вышел и закрыл дверь на ключ.

Варя лишь на минуту замерла, переваривая в своем сознании слова «моей усадьбе». Тут же, подбежав к двери, она начала по ней бить кулачками и причитать.

– Откройте! Когда же я наконец избавлюсь от вас! – из ее глаз брызнули слезы, и она, через некоторое время, устало облокотившись о закрытую дверь, простонала: – И как я могла переживать о том, что он умер по моей вине… дура… он вовсе не изменился… все равно вершит надо мной свою волю.

Она невидящим взглядом посмотрела перед собой.

Он был жив! Человек, которого она похоронила в своем сердце, оказался жив! И теперь можно было отпустить из своего сердца то удушливое чувство вины, которые терзало ее весь прошедший год. Вдруг перед ее глазами вихрем пронеслись все картины прошлого, как он защитил ее во время страшной давки в Москве, как потом она жила в его доме, и его постоянные домогательства, и эгоистичное требование стать его женой. Она вспомнила все-все.

И как у него могла появиться усадьба? Он что, разбогател? Или ограбил кого-нибудь? У Твердышева никогда не было столько денег, чтобы покупать усадьбу. Она не могла этого понять. Это вызывало недоумение.

Медленно отойдя от двери, Варя присела на стул. Невольно опустив взор на свои руки, она увидела, как они дрожат. Неужели же он украл ее оттого, что до сих пор испытывает к ней сильные чувства и эти свои мужские желания? Ну конечно, так и есть, думала она. Иначе бы он не решился на этот дерзкий нелицеприятный поступок, который требовал немалых средств. Всё стало ясно как Божий день. Отец не отдал ее ему в жены, потому он украл ее и наверняка для того, чтобы опять домогаться.

Эти мысли вызвали у молодой женщины необъяснимые смешанные чувства тревоги и дрожи во всём теле. Она вдруг в малейших подробностях вспомнила их последнюю интимную близость два года назад на жестком диванчике, и ее щеки запылали. Следующая мысль, накрывшая ее, была дерзкой и жуткой. Ей захотелось вновь почувствовать его крепкие властные объятья и…

Варя неистово мотнула головой, понимая, что эти картины не вызывают у нее отвращения, как это было два года назад, а наоборот, кажутся ей даже возбуждающими. Нет, она не могла желать как мужчину этого невозможного наглеца. Нет, этого никогда раньше не было и не будет.

Тяжело вздыхая, Матвей направился вниз, намереваясь поужинать, так как за весь день не съел ни крошки. Он только что вернулся с дальнего рудника и, едва ему доложили, что прибыл Олейников с Варварой Дмитриевной, немедля направился к ожидавшему его человеку. Быстро расплатившись по счетам с усатым разбойником, который промышлял противозаконными делишками, даже не брезгуя душегубством, и понадобился ему для выполнения этого щекотливого дела, Матвей тут же устремился наверх, исступленно желая видеть Вареньку. Как он и ожидал, она устроила ему неприятную истеричную сцену и даже не пожелала выслушать. Поначалу он хотел объяснить ей всё, но потом, видя неприязнь и откровенную агрессию, решил, что сегодня не стоит говорить с ней, ей надо время все осознать и принять эту ситуацию.

Малыша Гришу привез второй отряд Оленикова еще позавчера, и именно этот неприятный тип, главарь разбойников, посоветовал Матвею перевозить мать и сына отдельно друг от друга. Это было сделано для большей безопасности, потому что главным условием Матвея было сохранить жизнь обоим, любым способом.

Едва увидев сына, Матвей уже не смог оторваться от него и провел с ним и его няней весь день до вечера, умиляясь его повадкам, крепкому телосложению и непосредственности мальчика. Лукерья Ильинична прекрасно занималась с Гришей, хлопоча над ним как наседка. А Матвей радостно ощущал, что одна заветная мечта его наконец-то осуществилась. Ведь сына он просил у судьбы уже давно и очень рьяно, но до этого времени как-то все не получалось. Оттого он искренне радовался, когда мальчик родился, но пока Варя жила в Петербурге при отце, не мог приблизиться к сыну. Сейчас же обстоятельства сложились таким образом, что он смог наконец не только увидеть Гришу, но и привезти его в свой дом. Из-за этого последние два дня Матвей пребывал в радостной эйфории. Вчера же поутру, перед тем как уехать по делам, он почти час не спускал сына с рук, ласково гладя его, трогая и целуя в пухлые щечки, довольный, что судьба даровала ему хоть немного счастья.

Когда он дошел до столовой, слуга уже ожидал его. Без промедления налив барину горящей ухи из большой супницы, лакей замер в напряженной позе, ожидая дальнейших указаний. Матвей отпустил его, сказав, что сам положит себе, если понадобится. Аппетита у него совсем не было. Теперешний напряженный разговор с Варей и вчерашнее происшествие на одном из рудников терзали его мысли. Он медленно ел, размышляя, как быстро устранить неожиданный обвал породы. Вчера на руднике рухнули несколько укрепляющих балок и пострадали двое рабочих, едва не убившись. Они остались живы, но все же были сильно покалечены. Из-за этого сегодня ни свет ни заря он уехал на рудник, чтобы разобраться с этим неприятным инцидентом.