– Дочери Милосердия знали, – произнесла Эфира. – Должно быть, так. Они меня боялись.

– Конечно, боялись, – сказал Илья. – Они потратили свои жизни, пытаясь поддерживать законы. Естественные законы жизни и смерти. Но ты могущественнее, чем они. И ты не следуешь их правилам. Вот что отделяет слабых от могущественных. Обладающие властью создают правила, а слабые им подчиняются.

Эфира не чувствовала себя могущественной в тот момент, но во время встречи с Дочерьми – да. Она так долго жила объедками, убивая, потому что приходилось, и прячась в гнилых уголках мира, потому что боялась. Все началось со страха ее родителей, с чувства вины, которое они взвалили на нее из-за того, что сделали сами.

А теперь у нее ничего не было. Ничего, кроме всей силы мира. Силы встретиться с Дочерьми Милосердия и всеми, кто постарается сказать ей, как пользоваться этой силой. Ее родители, Дочери Милосердия, мир – все они боялись ее, и не потому, что она могла убивать, а потому что ее сила могла нарушать их правила.

Она встала с кровати. Чаша была теплой. Она хотела, чтобы ей воспользовались.

– Что ты делаешь? – спросил Илья.

– Вставай, – сказала Эфира. – Ты мне поможешь.

– В чем именно?

– Найти жертву.

* * *

Дом мужчины стоял на краю города. Эфира нашла его там одного.

Илья сказал, что он был мошенником. Использовал бедных и самых уязвимых, обещая им помощь, а потом обкрадывая.

Эфира прошла через входную дверь.

Мужчина поднял голову.

– Что ты делаешь в моем доме?

– То, что ты делаешь с этими семьями, – начала она, – это мешает тебе спать по ночам?

Он неуверенно шагнул назад.

– О ч-чем ты?

– Я просто хочу узнать, ты хоть раз подумал об обманутых тобой людях. Тех, что лишились всего из-за тебя.

– К-как ты…

– Так я и думала, – сказала Эфира и схватила его за горло.

Чаша горела у ее бедра, спрятанная в складках самодельного плаща. Вытягивать его эшу было легче, чем раньше. И это казалось правильным. Беру больше не было, чтобы заставить ее испытывать вину. И она не испытывала. Эти ублюдки получали именно то, чего заслуживали, и Эфира была рада послужить им наказанием. Это было знакомо.

Это ее предназначение. Бледная Рука была ее судьбой. У нее была сила решать, кому жить, а кому умирать – не согласно законам природы, не нормам правильного и неправильного, но согласно ее выбору.

Ей всегда было суждено быть Бледной Рукой смерти. Пророки это предвидели, или так сказала Беру. А теперь и Эфира.

Мужчина упал на пол, а на коже остался бледный отпечаток руки.

Антону не удавалось проспать всю ночь напролет с тех пор, как они отправились в путь на «Беллроуз». Ему снилось озеро, снова и снова, и каждый раз там был Джуд. Антон полагал, что нужно радоваться, что он хоть во сне видит Джуда. В часы бодрствования они едва встречались.

С ночи того поцелуя между ними повисло напряжение. Антон не мог его понять. Джуд его хотел, это он знал точно – паладин ему сам практически признался, поцеловал в ответ, и Антон видел, что зеленые глаза следили за его перемещениями по комнате. Но каждый раз, когда Антон оказывался слишком близко, глаза Джуда темнели, а губы сжимались. Словно желать Антона – наказание, которое нужно вынести.

Вот так и проходили дни путешествия по речному ущелью между Новогардийскими горами. Антон проводил время, заводя друзей среди команды корабля и насколько возможно избегая стражи, а также пытаясь забыть их пункт назначения. С каждым проходящим днем он начинал все больше тревожиться, и наконец даже стража заметила, что что-то не так.

– Ты не хочешь туда возвращаться, – однажды ночью заметила Аннука, когда пришел ее черед присматривать за ним.

– Не самые счастливые воспоминания, – ответил он.

– Жаль это слышать, – сказала Аннука с искренней грустью. – Возвращаться домой бывает сложно.

– Это не совсем дом, – возразил Антон. – Такого у меня нет.

Она кивнула.

– Понимаю. Мой дом тоже не место. А люди – мое племя. И когда они исчезли, с ними и мой дом.

Судя по боли в голосе, он понимал, что ей все еще больно говорить об этом, возможно, особенно теперь, когда и второй дом, Керамейкос, у нее забрали. Он никогда не чувствовал такой грусти. На его взгляд домом было то место, которое было больнее всего покидать.

Стражница взглянула на него, печально улыбаясь.

– Но мы никогда не должны переставать искать дом. Иногда нужно просто создать его.

– Как? – спросил он, прежде чем успел остановить себя.

– Нужно найти то, к чему хочешь вернуться, – ответила Аннука. – И остаться там.

* * *

На следующее утро, когда Антон встал и вышел на палубу, воздух казался морозным. Они приближались к его деревне, возможно до нее оставалась всего пара часов пути. Антон подошел к перилам и облокотился о них, глядя на реку и окружающие горы, укрытые шапкой снега.

– В реке есть лед, – заметил один из матросов по имени Эдриен. Он казался оскорбленным. – Лед! Посреди лета.

– Добро пожаловать на север! – сказал Антон, откидываясь на перила.

– Понимаю, почему ты уехал.

Антон рассмеялся.

– Да, причина в этом. Терпеть не могу холод.

– Ну, если нужно согреться, – беззаботно сказал Эдриен, сверкая зубами. – Просто сообщи мне. – Он поспешил помочь товарищу закрепить канат.

Антон смотрел ему вслед, удивленный. Потом повернулся и увидел, что у двери в главный коридор стоит Джуд. Судя по его выражению лица, он слышал разговор Антона с Эдриеном.

Паладин резко развернулся на каблуках и исчез в коридоре. Антон мгновение колебался, а потом последовал за ним, чертыхаясь себе под нос. Он догнал Джуда на полпути и, схватив его под локоть, утащил в соседнюю комнату.

– Что ты делаешь? – спросил Джуд.

– Думаю, нам нужно поговорить, – заметил Антон. – Знаешь, это то, чем мы раньше занимались. – Он осмотрелся и понял, что притащил Джуда в комнату с частной коллекцией Безымянной дамы. Именно здесь их поймали во время вечеринки.

Джуд холодно отстранился от Антона.

– Ладно. О чем ты хочешь поговорить?

– Можешь начать с рассказа о том, как у тебя дела.

– Я в порядке, – ответил Джуд.

– Именно поэтому ты не хочешь оставаться со мной в одной комнате? – спросил Антон. – Иногда даже смотреть на меня не можешь?

Джуд напрягся, и Антон увидел в его взгляде злость.

– А что мне делать? Флиртовать с матросами и притворяться, что ты никогда… – Он осмотрелся и понизил голос до шепота. – Никогда не целовал меня?