сестры. И вот, как считается (тут во имя научной добросовестности можно каждый раз добавлять «как считается»), две сестры Калигулы и муж покойной Друзиллы устроили заговор. Побудительным мотивом к нему, возможно, стало то, что Калигула женился на Милонии Цезонии, которая уже была от него беременна. Так что после появления наследника влияние остальных родственников на императора стало бы гораздо меньше. Возможно, они сговорились с одним из командующих рейнскими армиями, стоящими против германцев, которого звали Гетуликом. Таким образом, против Калигулы объединились его родственники и крупный командующий со стоящими за ним войсками.

Друзилла, сестра Калигулы

После этого (как считается) кто-то на них донес, и Калигула начинает действовать – на первый взгляд очень странно, но на самом деле очень продуманно. Он совершенно неожиданно снимается с места и невероятно стремительно двигается в сторону германских земель, вроде бы намереваясь посмотреть, что там происходит. За собой он приказывает следовать сестрам и Лепиду. И дальше, увезя их из Рима и оторвав от возможной поддержки, он казнит Лепида. Сестер отправляет в ссылку. Выставляет на аукцион их совершенно невероятные, запредельные богатства. Он добрался до Рейна, и все эти мероприятия в историографии называют германским походом Калигулы. Потому что кроме казней в Германии он провел серию экспедиций, укрепил оборону, но потом отвлекся на завоевания в Британии. Некоторое время он провел в Лионе (тогда – Лугдунуме), где развлекался, устраивал пиры, слушал роскошные стихи, написанные в его честь. Если стихи ему не нравились, он приказывал этим незадачливым поэтам языком слизывать то, что они написали. И уже позже даже в Риме будут говорить: берегись, станешь писать плохие стихи, – будет с тобой, как с поэтами в Лугдунуме. Сюда же привозят по рекам и невероятные богатства его сестер. В результате, по легенде, везущие их корабли чуть ли не блокировали прочие речные перевозки – столько везли их добра, мебели, украшений на продажу. После чего Калигула делает попытку захватить Британию, но что-то у него не получается: то ли там взбунтовались солдаты, то ли просто Фортуна ему изменила. Почему-то он солдатам на берегу Ла-Манша приказал собирать раковины. Это приводят как пример его безумных прихотей, хотя очевидно здесь был какой-то символический жест, что-то он им хотел этим сказать. И наконец, он возвращается в Рим – уже совершенно другим человеком. Он везде подозревает заговоры, повсюду видит злокозненную руку сенаторов. В какой-то момент он произносит перед сенаторами речь, добавляя, что некоторых из них он казнил, зато других он прощает. И сенаторы настолько счастливы, что оказались в числе этих других, прощенных, что постановили эту речь записать и каждый год читать вслух. Очевидно, чтобы напоминать императору о его милосердии и своей признательности за то, что он казнил не всех. Тут-то и выяснилось, что он не уничтожил все судебные дела, которые были при Тиберии. Потому что он не упускает случая обвинить сенаторов в их давнем коварстве во времена Тиберия.

Он приказывает своим слугам зачитывать отрывки из этих дел, якобы давно сожженных: вот как вы доносили друг на друга, вот как вы лгали тогда, вы Тиберия смели обвинять в жестокости, но сами провоцировали эти казни. Это публичное унижение сенаторов, демонстрация им их же вероломства показывала, что доверять им он более не намерен.

Дальнейшее время правления Калигулы выглядит противоречиво. С одной стороны, можно рассказать о том, как он расширял владения Рима на Востоке, какие он проводил реформы, как он менял налоги. Он вообще сделал много интересного, что явно говорит о том, что никакого сумасшествия, о котором так много говорят, там не было и в помине. Но, конечно, негативно настроенные по отношению к нему древние историки предпочитают рассказывать о разнузданной роскоши, о том, как он пил винный уксус, в котором был растворен жемчуг, о том, как его четвертая обожаемая жена Цезония выходила в свет вся покрытая драгоценными камнями. Ну и, разумеется, об этом пресловутом коне Калигулы, которого звали Инцитат (быстроногий, молниеносный, примерно так можно перевести его имя), которого он якобы сделал консулом и привел в сенат. На самом деле, конечно, никаким консулом он его не сделал. Вот что сообщал об этом Дион Кассий: «…одного из коней, которого он называл Инцитатом, Гай приглашал на обед, во время которого подбрасывал ему ячменные зерна и пил за его здоровье из золотых кубков. Он также клялся жизнью и судьбой этого коня, а кроме того, даже обещал назначить его консулом. И он наверняка сделал бы это, если бы прожил подольше». Пожалуй, в этих экстравагантных выходках видится не клиническое безумие, а скорее, намеренная издевка, саркастическая демонстрация того, что конь был бы лучшим консулом, чем кто-либо из римских сенаторов. С другой стороны, известно точно, что Александр Македонский тоже любил своего коня Буцефала. Он, конечно, не поил его из золотого кубка, но там, где Буцефал умер, он построил целый город в его честь. Но при этом его безумцем мир отнюдь не считал.

Да и в целом за пресловутым безумием Калигулы просматривается как раз вполне продуманная политика. И это политика унижения сената. В этом Калигула был очень последователен, об этом сохранилось много рассказов. Он действительно постоянно и намеренно приглашал актеров, певцов, колесничих, то есть людей, которые считались намного ниже сенаторов, и сажал их с ними за один стол.

Существует инфернальная история о том, как он пировал с двумя консулами и вдруг рассмеялся, они удивились, потому что ничего смешного вроде бы не происходило, на что он ответил: а вот я подумал, что достаточно одного моего слова, и вам сейчас горло перережут, правда, смешно? Им это не показалось очень смешным.

Есть описание, как знатные люди сидят у ног Калигулы на пиру и буквально припадают к его стопам. Кажется, ему все время целовали ноги и руки. Но тут имеется оборотная сторона: они все это делали. Он заставлял их, а они подчинялись. В какой-то момент Калигула начинает, как говорят, изображать из себя бога. Это большой вопрос, действительно ли он верил в то, что он сам бог, или это тоже были все символические действия. Во всяком случае, он появляется в одежде разных богов. То он изображает Юпитера, то Аполлона, то Нептуна, то даже Венеру. Он переодевается в разные парики, в разные одеяния. Большая часть рассказов о Калигуле фокусируется как раз на его какой-то дикой, демонстративной, фантасмагорической расточительности и на его деспотизме.

Так, Светоний пишет, что «в роскоши