История в медцентре святого Варнавы была громкой. Чарли хочет, чтобы это стало ясно. Загадка. Капельницы ставили разные медработники. Даже умный человек не смог бы разгадать эту логику.

– Но что думал по этому поводу ты? Когда все это с тобой происходило, что, ты думал, могло случиться на самом деле?

Чарли пожевал блинчик, раздумывая над этим.

– Я точно не знал. Не знал… – сказал он. – Была одна пациентка с ВИЧ, у нее был смертельный случай СПИДа, и матери у нее не было, но отец хотел, чтобы пациентку… э-э… и он думал, что, возможно, это сделал я. Но я не был ни в чем уверен. – Затем Чарли быстро добавил: – Ну, меня так ни в чем и не обвинили. Но я оттуда ушел{236}.

– Но когда это было? Наверное, много лет назад.

– Ну да.

– Так и что ты думаешь? Потому что выглядит это плохо.

– Знаю, знаю.

– Я хочу сказать, что… Чарли, это выглядит плохо.

– Ну, я был целью расследования. В округе Уоррен за мной наблюдали. В больнице меня допрашивали. Они сказали: «Мы хотим с тобой поговорить». А потом: «Это будет долгое расследование, у нас недостаточно улик против тебя».

– Да, но способен ли ты на такое?

Чарли опустил голову. Долгое время он просидел без движения.

Когда он снова заговорил, его голос звучал неестественно медленно.

– Ну, аномальные лабораторные анализы, я… в другой раз это был «диг». Это было в больнице Уоррена. Пациентка умерла черед сутки после того, как я за ней ухаживал. Кто-то сказал… ее сын сказал, что я что-то ввел ей.

– Сын?

– Маленькая. Маленькая женщина. Мать… мать сказала… она сказала… да, я не очень хорошо помню, э-э… это, – с трудом выговорил Чарли, – а кроме этого, понимаешь, врач… он думал, что это укус насекомого, и они провели расследование. – Чарли рассказал, как настоял на том, что готов пройти детектор лжи по поводу смерти этой женщины. И да – он его прошел.

– Круто! – сказала Эми.

Чарли расцвел.

– А потом я подал на них в суд за дискриминацию, – сказал он. На самом деле это был оплачиваемый отпуск от Уоррена, который помог держать Чарли на расстоянии от больницы на протяжении трех месяцев, но выплата по решению суда – это примерно то же самое, а звучит гораздо лучше. – Они предложили договориться вне суда, и я получил около 20 000 долларов{237}, так что…

– Круто! – повторила Эми.

– Да-да-да, – сказал Чарли, – и тогда меня отправили в эту больницу после попытки суицида… так что вот еще один поворот в истории. – В газетной статье упоминалось его пребывание в психиатрическом отделении Мюленберга. Эту историю он любил рассказывать. – У меня тогда тянулся развод. Я был в Уоррене. А потом я начал… кое с кем говорить.

Пип-пип-пип. Эми нащупала в сумочке будильник. Он сигнализировал о том, что детективы должны перевернуть кассету. Чарли подождал, пока она вернулась в позицию слушателя, чтобы продолжить историю.

– Так вот, я начал… встречаться с кем-то… в романтическом смысле. Технически я разводился и… думала она или нет…

Эми взвизгнула:

– Ты изменял жене?

– Да… ну я же разводился.

– Так ты изменял жене!

– Ну, – сказал Чарли, – технически это было до развода.

– Технически, – передразнила Эми.

– Технически, – сказал Чарли. Точно так же, как сейчас он технически все еще жил с Кэти{238}.

Однако после визита копов, обыскавших дом, и игривых сообщений от Эми на автоответчике Кэти была убеждена, что Чарли с Эми собираются сбежать в Мексику, как отчаянные. Не самая худшая идея: Чарли даже одет был соответствующим образом.

Чарли снова рассказал Эми историю про преследование Мишель, превращая ее в дешевый любовный роман. Она ему нравилась, но возникло недопонимание, которое привело к этой дурацкой ситуации, когда он… э-э… вломился к ней домой одной ночью и…

– Вам что-нибудь принести? – Эми повернулась. Это снова был надоедливый официант.

– Знаешь что… как там тебя? Джефф? Джоэл. Джоэл, давай мы тебя позовем, когда будем готовы, хорошо?

Эми проследила, как он ушел. Из-за него и свободного полета мысли Чарли она никак не могла добиться своего. Ее храбость заканчивалась быстрее, чем пиво могло ее подпитать. Она представила, как разрывается ее сердце и в микрофон слышится этот всплеск.

– Хочется просто глаза ему выколоть, – сказала она и заговорщицки взглянула на Чарли. Долго она этого не выдержит.

В наушниках послышался скрип двери, затем еще раз. Шум ресторана стал далеким и тихим. Затем еще один скрип, удар каблуком о плитку и металлический звук общественной кабинки.

– Так, вы бы лучше сделали потише, – сказала Эми.

Она не понимала, какой публичной стала ее жизнь, до того момента, как ей потребовалось сходить в туалет. Кто знает, сколько людей слушает. Эми закрыла глаза, чтобы не обращать внимания на звук шелеста жидкости о фарфор. К ее сердцу прикреплен микрофон. Они всё слышат.

Она включила раковину, звук которой наконец дал ей почувствовать себя в одиночестве, и осмотрела в зеркало девушку, которой доверяли и Чарли, и детективы.

Кто она? Друг? Шпион? Эми провела пальцем по шраму на груди, размышляя о своем больном сердце, рядом с которым висит микрофон. Теперь это ее жизнь; кто-то слушает по радио, как она мочится. Она абсолютно прозрачна, как пластиковая женщина, которая хранится в кабинете биологии, а противоречивые сферы ее внутренней жизни выражались в разноцветных кусочках: травмы и комплексы, эндокринные выделения страха и надежды. Она не могла так же разглядеть, что находится внутри Чарли. За экранами компьютера и бумагами, отменами и формой был человек, которого она не знала. Но, может, теперь, сидя напротив него в ресторане, у нее получится его узнать. «Ты сможешь», – сказала она себе. Послушала собственный голос и осталась довольной. Она проверила свой внешний вид и вышла из туалета.