Детективы хотели, чтобы Каллен понял: он больше не контролирует ситуацию. Это не ночная смена в больнице, где Чарли был главным, это комната для допросов. Он должен был понять, чем грозит ему новая реальность. Он должен был осознать последствия. Его необходимо было разорвать на части и сломать. В это время остальные сотрудники офиса прокурора стояли за стеклом и думали, сколько он там просидит, прежде чем одумается и попросит адвоката.

По правде говоря, они не могли заставить Чарли говорить, никто не мог. Все, что детективы могли сделать, – создать обстановку, в которой он захочет говорить.

Они просили Каллена рассказать то, что, по его мнению, он не мог им рассказать. Работа детективов заключалась в том, чтобы разрешить для него этот парадокс. Они должны были поставить под сомнение все, во что он верил, чтобы вся его вселенная рухнула. Им нужно было построить вокруг него мир, в котором признание в убийстве было бы хорошим вариантом. И единственный способ это сделать заключался в том, чтобы создать ситуацию, в которой не говорить было бы еще хуже.

«Я скажу тебе, что я думаю, Чарли, – сказал Тим, – я думаю, что ты дрочил на мертвых людей. Мы видели твой “Сёрнер”. Мы видели твои заказы препаратов и их отмены. Ты у нас на крючке, урод. Мы просто хотим, чтобы ты это признал, вот и все. Ты этим занимался? Дрочил до или после того, как убивал этих людей, Чарли?»

Чарли на него не смотрел. Он изучал угол комнаты.

«Ты знаешь, что о тебе услышит мир? – сказал Дэнни. Он подошел так, чтобы Чарли мог его увидеть. – Что ты больной сраный монстр. Чарли Каллен, да… медбрат, которого возбуждали мертвые старики. Так ведь все было с Гэллом».

«Я не могу, – тихо сказал Чарли, – не могу. Я…»

«Почему бы тебе об этом не рассказать нам, ублюдок? – сказал Тим. – Потому что иначе тебя будут знать именно так. Больной извращенец, который убивал, потому что его это возбуждало. Классно будет твоим детям. Разве ты можешь так с ними поступить? Ты вообще думал о своих детях, Чарли?»

После нескольких часов такого разговора Чарли свернулся в позе эмбриона и рыдал, закрыв лицо руками. Тим видел, чтобы так делали, два, может, три раза за всю карьеру. Это была последняя остановка, перед тем чтобы сломать. Любой другой уже во всем бы признался. Но Чарли оставался на краю. Казалось, что он по какой-то причине не может пересечь эту черту. Дэнни и Тим решили попробовать другой подход.

Они по очереди стали говорить Чарли. «Эй, где там твоя подружка? Она звонила в тюрьму. Эта Эми. Вы частенько оказывались рядом, когда кто-то умирал. Может, нам и ее сюда посадить?»

«Я не могу. Я не могу. Я не могу…»

«Вы это делали по очереди или вместе вводили шприц?» Они пробовали побудить его защитить Эми.

Потом они давали Чарли перерыв, выходили, чтобы он ненадолго заснул, а затем возвращались. Перерывы не носили регулярный характер. Они входили, когда хотели, выходили, затем возвращались, иногда вместе с капитаном Николасом Магосом, удивляя Чарли, показывая, что он не контролирует ситуацию. Показывая, что они могут делать это всю ночь.

«Ты либо больной ублюдок, либо “ангел милосердия” – тебе решать. Извращенец или убивающий из сострадания – что больше понравится твоим детям?»

Они повторяли это час, выходили, приносили кофе, смотрели на мониторах, как он катается по полу, возвращались в комнату и снова давили на него: «Что, если я скажу тебе, что у нас есть твои отпечатки на одной из сумок для внутривенного вливания?» Блефуя, но оставляя пространство для маневра с помощью формулировки «что, если» – на случай, если он надевал перчатки.

Прошло шесть часов, но Чарли по-прежнему лежал, свернувшись, и трясся, издавая утробные животные звуки. Детективы встали над ним и слушали. Звуки нервного срыва. Невербальная коммуникация. Все еще не признание. Иногда Чарли останавливался и, казалось, брал себя в руки, но затем снова рыдал, закрыв лицо руками. Иногда он пялился на пол, словно там была карта, а он потерялся. Иногда он просто говорил: «Я не могу», повторяя это полчаса подряд, словно мантру отречения. Он устал. Каллен был ночным медбратом, привыкшим к поздним сменам, но сейчас он уже должен был вымотаться. Это было хорошо. Детективы вышли из комнаты, чтобы дать ему повторять свое я не могу стенам. Они взяли свежий кофе, обсуждая, с какого угла зайти в следующий раз: истории с Эми или рассказов об извращенце, когда Форрест сказал: «Отправляйте его обратно». Это означало, что допросу конец и Каллен вернется в тюрьму.

Тим и Дэнни еще не закончили и не думали, что Чарли Каллен тоже закончил. Иногда человек доходит до финальной точки, до самого конца, но Чарли пока не дошел. Он был в пути. Они были так близко, что еще одна попытка могла увенчаться успехом. Чуть-чуть подтолкнуть его, и он дойдет до края. Уйти сейчас – и в суд он точно не отправится.

Но прокурор Форрест беспокоился, что это может выглядеть плохо. Было три часа утра, парень хрипел на полу, практически исходя пеной. Они давили на него уже девять часов{239}. Форрест не думал, что все это куда-то приведет. С них хватит. Тим и Дэнни знали, что к утру у него появится адвокат.

Тим приехал домой и лег спать в четыре утра. Он надеялся, что внутренний будильник позволит ему поспать следующим утром, но нет, солнце встало, и Тим встал вместе с ним. Он ненавидел терять большое дело, оставлять его незаконченным. Он даже не был ведущим детективом, а чувствовал себя так паршиво. Дэнни должно быть еще хуже. Это сбивало с толку и никогда не казалось правильным. Его мозг оставался в режиме тревоги, пытался расколоть парня, когда вместо этого Тим должен был расслабляться и отдыхать, отпустить ситуацию. Он выполнил свою работу. Наступили выходные. Куча мелочей, которые надо сделать по дому. Время для этого как раз наступило. Съездить в загородный дом, проверить трубы. Хлопоты. К началу дня Тим обнаружил, что сидит в автомобиле на парковке торгового центра, стуча пальцем по рулю, пока его жена покупает что-то в магазине для рукоделия.

Тима мучило то, что они не закончили с Чарли. Он бы зашел туда еще раз, попробовал бы еще несколько часов. У Каллена был тот самый вид. Теперь с адвокатом этот парень больше не откроет рта. Это затянется на пару лет, попадет в суд присяжных по делу об одном убийстве и одном покушении на убийство – и это если у Сомерсета не хватит связей, чтобы тихо обставить всю историю с присяжными, а Тим думал, что у них еще как хватит.

Выдержит ли суд обвинение в убийстве преподобного Гэлла? Есть ли у них достаточно, чтобы его осудить, или придется идти на сделку? Тим вспомнил убийцу Дюрьеа, обвиненного в одном покушении и вышедшего на свободу через семь лет. Тим мог его себе представить. Он, вероятно, шел по улице и насвистывал веселую мелодию в этот самый момент. Может, он был в этом же торговом центре, покупал подарки на Рождество.

Почему нет – казалось, что все остальные сюда приехали. В конце концов, это же долбаные выходные.