потом купите какую-нибудь большую и толстую газету. Возьмите тонкую иглу и на странице, начиная со второго листа, проколите острием маленькие отверстия под теми буквами, которые вам необходимы, чтобы точно указать место вашего тайника. Нужно сделать все так, чтобы, если переписать потом все отмеченные проколами буквы в ряд, получилась бы записка. Пусть слова в ней будут без пробелов, не беспокойтесь: прочитать ее будет довольно просто.

– А далее?

– Далее отправьте эту газету вашему управляющему в Самару, причем для отвода глаз подчеркните несколько строк в какой-нибудь деловой статье на последних страницах, и тогда ни у никого не возникнет подозрений. Управляющему же напишите о том, что для вас очень важно, чтобы он сохранил этот номер, и пусть газета хранится у него, и лишь в случае, не приведи бог, каких-то трагических событий будет передана московскому следователю Данилевскому.

– Я вас понял, Петр Дмитриевич…

– Пока это все, что я могу вам сходу посоветовать, но носить все документы, что вы намереваетесь предъявлять в суде, с собой… Мой племянник, – следователь кивнул на Андрея, – и покойный Барсеньев уже успели испытать последствия этой методы на себе…

В гостинице меня снова поджидала записка от Корзунова. Видимо, он заходил ко мне утром, но, конечно же, не застал меня и теперь, судя по его словам, в спешке нацарапанным тупым и гнутым гостиничным пером на вырванном из блокнота листке бумаги, ждал меня к себе без промедления. Я заказал в номер кофе с расстегаем; перекусив и передохнув с полчаса, я отправился в гости к своему приятелю.

Дорогой я размышлял над словами следователя. Он был, конечно же, прав, но вопрос о том, куда спрятать все эти злосчастные бумаги, ставил меня в тупик. Говоря по правде, в Москве было только два дома, которые я мог посещать на правах друга и доброго знакомого: дом Савельевых и квартира Корзунова. Дом Аглаи мне едва ли подходил: я не хотел подвергать ее хотя бы малейшей опасности, да и, к тому же, ее жилище станет первой мишенью для очередного налета и обыска княжьих ищеек под любым благовидным предлогом и даже без оного. Корзунов, как я уже давно понял, был не в восторге от всех моих дел и по-прежнему при каждом удобном случае пытался уговорить меня «не лезть в пасть дракона», поэтому он навряд ли согласится спрятать у себя ценные документы.

У Корзунова меня ждал теплейший прием. За отличным обедом мы обменялись новостями: я поведал о своих кавказских приключениях, рассказал об Огибалове, о визите старшего князя в мой самарский дом, упомянул и о Коневе.

За окном уже опускались сумерки, когда я, греясь у жарко натопленной печи, украшенной изящными бело-голубыми изразцами, обратил внимание на стоявший рядом резной высокий шкаф с книгами. Наверху я заприметил коричневый корешок фолианта, выделявшегося среди соседей по полке толщиной и размерами.

– О, знакомая реликвия, – улыбнулся я, поддев корешок пальцем и извлекая книгу из недр шкафа. В руках у меня оказался старый учебник географии – тот самый, что дарили каждому из нас на вечере, посвященном окончанию гимназии.

– Тьфу! Ты хоть пыль сотри, – усмехнулся, потягиваясь в кресле, Корзунов.

– Хорошая, к слову, книжица, – поднеся учебник ближе к свету лампы, я перелистнул несколько плотных страниц, покрытых сеткой меридианов и параллелей, изрисованных длинными бурыми пятнами горных хребтов, зелеными точками островов и голубыми изогнутыми линиями морских побережий. – И на вид недурна: кожаный переплет с латунными уголками, золотое тиснение. Каким роскошным подарком одарила нас родная гимназия!

– Я не открывал его с момента вручения, – Корзунов зевнул. – Но оставить в Самаре при переезде в Москву тоже не захотел: уж больно солидно он выглядит…

На следующий день я зашел в ближайшую к гостинице Прилепского книжную лавку. Там нужного учебника я не обнаружил, однако хозяин, справившись о том, что мне угодно, любезно поделился со мной адресом дома одного торговца старыми книгами, у которого я определенно смог бы найти именно то, что ищу. Так оно и вышло, и я, не споря о цене, пусть и безбожно завышенной, приобрел себе точно такой же экземпляр книги, что я видел на квартире у Корзунова.

У себя в номере я, внимательно просмотрев книгу от корки до корки, затем развернул ее примерно на середине. Потом я аккуратно уложил все свои бумаги в плотный конверт и, приложив его к раскрытой странице учебника, обвел пакет по краю тонким карандашом. Вооружившись остро наточенной бритвой, я по контуру вырезал колодцем ставшую мне теперь ненужной часть книжного нутра. После я клеем бережно слепил между собой образовавшие тайник листы. Теперь из обыкновенного учебника географии получилось нечто вроде шкатулки, куда я аккуратно и вложил конверт с письмами, заклеив затем гнездо, вырезанное в книжном блоке, наложенной на него верхней страницей.

Упаковав книгу в коричневую оберточную бумагу, я отправился к Корзунову.

Насколько я помнил, в будни утро до обеда он обычно посвящал выполнению каких-то деловых поручений, и его нечасто в это время можно было застать дома. Так оно и случилось. Однако я уже так много раз посещал этот дом, что горничная, ничуть не удивившись, проводила меня в кабинет, упомянув, что хозяин должен скоро изволить воротиться.

Оставшись в кабинете один, я тут же развернул свою книгу и подменил ею ту, что стояла в шкафу у Корзунова. Затем я завернул уже чужую книгу в ту же оберточную бумагу и, подождав несколько минут и оставив на столе записку о своем визите, покинул квартиру, сообщив служанке, что, увы, не располагаю временем дольше ждать моего друга.

Конечно же, если случится обыск, то мой тайник будет довольно легко обнаружить. Однако я не мог представить себе причину, по которой станут обыскивать квартиру Корзунова. Принимая во внимание содействие Конева, благодаря которому суд не должен будет длиться слишком долго, я в скором времени мог надеяться снова заменить мою шкатулку с секретом на прежний гимназический подарок моему приятелю.

По дороге домой я купил у газетчика свежий номер «Современных известий», а затем в номере, вооружившись иглой, составил шифровку и выслал ее в пакете почтой в Самару ровно так, как мне и посоветовал следователь Данилевский.

Теперь на некоторое время я мог перевести дух…

Утром следующего дня от посыльного я получил конверт, изрядно меня удививший: он источал тяжелый аромат женской парфюмерии, отчего моя комната сразу наполнилась приторным благоуханием. Дорогой сорт бумаги, на которой было написано выпавшее из конверта письмо, каллиграфическая аккуратность его строк – все это было слишком странным для той корреспонденции,