на лице, свежий и подтянутый Николай Иванович Конев производил бы исключительно хорошее впечатление, если бы не его колючий, чуть высокомерный взгляд, скрытый за блестящими стеклами круглых очков в тонкой золотой оправе, и резкие, немного нервные жесты. Однако тактичность и приветливость Конева вызывали к нему расположение. Он не был лишен своеобразного обаяния.

– Рад видеть вас в добром здравии, Петр Дмитриевич, – протянул он следователю свою тонкую гладкую ладонь, – заждался я вас к себе в гости, любезный друг, а вы все не едете!

– Увы, дела не пускают, милейший Николай Иванович, – отозвался Данилевский-старший, отвечая на рукопожатие хозяина и оборачиваясь к нам, – а я к вам с компанией.

– Всегда рад, – улыбнулся Конев.

– Моего племянника вы уже знаете, – продолжил следователь, – а теперь же позвольте рекомендовать вам купца второй гильдии Марка Антоновича Арбелова. Он недавно вернулся с Кавказа и, разбирая свое дело, сейчас нуждается в совете знающего адвоката.

Конев кивнул мне в знак приветствия и ответил:

– Что же, господа, пройдемте в кабинет: там мы сможем обстоятельно все обговорить. Дела суеты не терпят. Да, Спиридон, – обернулся он к слуге, который, появившись вслед за хозяином, только-только вознамерился наконец усесться на свой диванчик, – закажи-ка, любезный, в трактире горячий самовар и калачей, да пирог со стерлядью, и еще чего-нибудь посытнее…

Спиридон насупленным взглядом попрощался с сигарным окурком, набросил на плечи свою бурую шубу и отправился исполнять поручение.

Кабинет Конева был не менее примечательным, чем фасад его дома. Стены в комнате были почти целиком скрыты книжными шкафами; как я успел заметить, в этой библиотеке было множество изданий на французском, немецком, английском, итальянском и других иностранных языках. У окна громоздился большой дубовый стол с серебряным письменным прибором, высокими стопками бумаг и фолиантами, из массивных тел которых торчали оперенья многочисленных закладок. Был здесь и диван, и несколько стульев, и дорогие бархатные кресла, предназначавшиеся для посетителей.

– Я полагаю, что мой друг уже поведал вам, Марк Антонович, о моей судебной практике, – сказал адвокат, приглашая нас располагаться, – поэтому позвольте мне не повторяться и не заниматься самовосхвалением. За человека говорят дела. А мои судебные дела известны всей России. Вы ведь, к примеру, слыхали о деле господ Краковских?

– Увы, не доводилось, – я развел руками.

– О нем же говорила вся Москва и вся столица!.. – удивился Конев. – А о деле купца Мухортова?

Я снова лишь отрицательно покачал головой.

– Жаль, жаль, – посетовал адвокат. – Это было красивая победа! Я сумел-таки добиться признания недействительным брака его единственной дочери с князем Абашидзе, у которого вскрылась незаконная связь с театральной актрисой. Затем же я по суду вынудил князя сполна вернуть приличное приданое, данное за девицей при замужестве.

Сидевший в соседнем кресле следователь не проявил особого интереса к словам Конева, а вот его племянник вдруг побледнел. Впрочем, кроме меня, этого никто не приметил.

– Я знаю от Петра Дмитриевича, – адвокат снова обратился ко мне, – что вы собираетесь затеять тяжбу с князьями Кобриными. Если это так, то вы приняли здравое решение. И, прежде всего, вы правильно поступили, обратившись именно ко мне.

Я повернул голову к Данилевскому-старшему. Тот, поймав мой взгляд, едва заметно кивнул мне.

– Да, это так, – ответил я Коневу. – Мне действительно нужны ваши совет и содействие.

Я вынул из внутреннего кармана сюртука бумаги и принялся рассказывать обо всех своих измышлениях касательно савельевского завещания и произошедших за последний год смертей людей, имевших прямое отношение к духовной грамоте купца. Не утаил я и подробностей моего кавказского вояжа, не забыв упомянуть и о предшествовавшей тому встрече со старшим князем в стенах моего собственного самарского дома.

Слушая меня, Конев одновременно внимательно просмотрел письма и записную книжку Барсеньева, делая какие-то пометки в собственном толстом блокноте, лежавшем перед ним на столе.

– Что вы думаете об этом деле, дружище? – спросил Конева следователь Данилевский.

– Запутанная, но прелюбопытная задачка, – ответил ему адвокат. – У нас тут, похоже, не осталось ни единого очевидца подлога, способного дать в суде прямо уличающие вероятных преступников показания. А на косвенных доводах далеко не уедешь!

– Значит, вы отказываетесь?

– Я этого не говорил. Силы неравны, но тем интереснее найти путь к победе при столь ограниченном арсенале. Нам потребно определить нашу стратегию, дабы не позволить бесконечно затягивать дело, а также наиболее выгодно презентовать все наши улики перед лицом суда присяжных. К сожалению, новые судебные правила все так же далеки от совершенства, как и прежние, и теперь суд, пусть и стал более независим в своих решениях, не стал менее субъективным. Присяжные заседатели – простые живые люди, а на них и их выводы так легко повлиять!.. Адвокат нынче еще больше, чем ранее, уподобляется ритору, которым руководит стремление разжалобить суд и публику, а не фактами и логикой доказать то или иное суждение. Помяните мое слово: это только начало, и совсем скоро очевидного убийцу, совершившего свое гнусное преступление в присутствии многочисленных свидетелей, будут под гром оваций на руках выносить из зала суда лишь потому, что филигранно отточивший свое искусство убеждения адвокат в который раз сумеет растрогать присяжных тем, что его подзащитного, дескать, «среда заела», и убийца просто не мог поступить иначе…

– Но в нашем случае положение и репутация князя едва ли вызовет прилив жалости у присяжных, – резонно возразил Коневу следователь.

– Справедливо, – ответил тот, – и это обстоятельство необходимо использовать в самой полной мере.

В эту минуту в дверь кабинета постучали: слуга адвоката доложил, что в столовой приготовлен самовар и несколько корзин со снедью.

Конев радушно пригласил нас завтракать.

За столом я и адвокат, условившись действовать совместно, в знак заключения нашего договора пожали друг другу руки. Теперь поверенный получал право подавать прошения, жалобы, запросы и другие документы, действуя от моего имени.

– Я ценю ваше доверие, Марк Антонович, – улыбнулся мне Конев. – Видите ли, юрист-защитник, по моему скромному мнению, подобен врачу: чтобы исцелиться, ему надобно доверять. Поэтому сейчас я намерен пригласить вас в еще один уголок моего дома, где мне бывает приятно выкурить сигару. У меня там настоящее капище, обитель правоведа-отшельника, и я, предаваясь размышлениям, частенько его окуриваю, как и подобает делать в таких местах. Пойдемте со мной, господа! Полагаю, вам покажется занятным на это взглянуть…

Мы покинули столовую и, следуя за Коневым, державшим в руке подсвечник с горящей в нем свечой, принялись, как путники по горной тропе, карабкаться друг за другом по узкой темной лестнице, ведущей на второй этаж, в антресоли. Там, в одном из углов, таилась небольшая малоприметная дверь, которую хозяин отпер