Зола, пропитанная кровью, непригодна для мытья. Чистого песка нет ни на суше, ни в море. Только гладкие, окатаные водой камни. За неимением лучшего сойдут и они. Нахожу голыш поудобнее и, погрузившись в воду по самую шею, тру кожу. Так, что скоро непонятно, отчего ее пронзает тысячи игл: от камня, или от холода.

Тереть лицо не решаюсь. Складываю ладони ковшиком, и, набрав воды, плещу. Провожу пальцами по лбу, щекам, стараюсь смыть остатки крови с ресниц, полощу рот, избавляясь от привкуса железа. И, наконец, волны смыкается у меня над головой, смывая бурые подтеки.

Если когда-нибудь придется рассказывать о Севере, кроме холода я вспомню только цвет. Серый. В серой воде порскают серебристо-серые рыбешки. Серые камни на дне почти не видны в мутном мареве. Даже водоросли, и те имеют серый оттенок.

На суше серый гранит выглядывает из зарослей серого лишайника, а сизовато-зеленый мох убивает яркость летней травы. И даже зимой, когда солнце припорашивает снег сверкающей алмазной пудрой, серые стволы голых осин и рябин тут же остужают этот фейерверк.

Но еще я узнала: серо — не значит некрасиво или скучно. Так можно думать к югу отсюда, когда осенний дождь монотонно убивает краски жизни, заставляя гнить то, что цвело и радовало глаз. Здесь, на Севере серый — это великолепно! Сотни оттенков, от красноватого до почти черного. Наверно, красивее только белый. Ослепительный, чистый цвет стен моего Замка.

Выныриваю. Воздух шумно врывается в легкие, и я долго лежу на едва прогретых солнцем камнях, согреваясь после купания. Но кровь смыта, и Голод понемногу успокаивается.

Все же придется его разбудить. Мое платье не высохло, а ходить голой, подставляясь холодному ветру, удовольствие сомнительное. Я, конечно, могу это перетерпеть, но зачем, если есть чистая одежда?

Корабль, наполовину вытащенный на берег, терпеливо ждал. Но те, кто заботился о нем, уже никогда не подставят плечи под начавшие темнеть борта, не отпустят купаться в море. Он разделит их судьбу — сгниет здесь, в окружении молчаливых камней. Если только не появится кто-то, способный заявить на него права.

Если это произойдет, все будет хорошо и для меня. Сейчас я смогу объяснить, почему хирд омыл камни кровью. Когда тела разложатся, а доски корабля съест гниль, придумать легенду будет почти невозможно.

Бурые пятна подсохли на ветру и не пахли так умопомрачительно. Напротив, в воздухе появился запах тлена. И больше не было тишины, царившей прежде. Сотни чаек и воронов слетелись на пир, устраивая драки за лучшие места. Когда я проходила мимо, ленились даже подвинуться, отяжелев от обжорства, а в глазах сверкала неутолимая алчность, и с клювов свисали куски плоти.

Мухи тоже объявились. Роились, вплетая монотонный гул жужжания в вопли обжирающихся пернатых.

По приставленному веслу вскарабкалась на корабль. В мешках должна быть чистая одежда! Хотя переход был долгий, и стиркой воины себя не утруждали.

Среди вещей Магни нашлась льняная рубаха, с красно-черной вышивкой по вороту и подолу. Сшита явно не на Севере, там в ходу другие узоры. Но какая мне разница, чем наготу прикрыть? Рубаха, и теплый плащ. Штаны не нашла, в походе воины предпочитали кожаные — легко моются, да и крепкие, не протрутся о лавку.

С обувью тоже — беда. Даже подвязанные ремешком, сапоги слетали с ноги. Придется ждать, пока мои высохнут. А тем временем можно отдохнуть. Поспать, вытянувшись на теплых досках палубы. Под голову положить мешок с мягким тряпьем. Парус послужит одеялом. Тот же ветер, что не дает солнцу как следует согреть мое продрогшее тело, отгоняет от корабля смрад, так что Голод затихает, давая передышку. И крики птиц совсем не мешают, напротив, служат колыбельной, напоминая, что я — жива, и, рано или поздно, доберусь до Замка.

К вечеру пир на берегу не утих. Солнце замерло, едва коснувшись кромки воды. Две чайки, слишком обожравшиеся, чтобы взлететь, стали моим ужином. Я изжарила их тут же, на остатках лагерного костра: тащить в другое место собранные северянами дрова смысла никакого. Только устану.

Оставив огонь догорать, умылась и пошла проверить одежду. Тяжелая шерсть еще не высохла, тонкий лен нательной рубашки отстирался плохо, на белом полотне бурели пятна. Но запаха крови я не учуяла. Значит, утром переоденусь. Пока же мне и в рубахе Магни неплохо.

Думаю, платье и на корабле высохнет. И мне там уютнее будет, под парусом-то. Парус… Парус? Алый, с синей вертикальной полосой. И — черный корпус драккара под ним.

Я знала владельца. Берг. На свадьбе он подарил мне отличный кинжал. Если этот воин заподозрит что-то неладное, лучше сразу в море нырнуть. Так хоть шанс останется выжить.

Давно я так спешно не переодевалась. Высохшая рубаха, соприкоснувшись с мокрой шерстью платья, тут же снова намокла. Ветер помог воде, и холод заставил меня дрожать. Но так даже лучше. Теперь отойти подальше, найти убежище… Вот эти валуны, соприкасающиеся вершинами, подойдут. Межу ними в земле — ямка. Небольшая, но вполне хватит, чтобы спрятаться. Главное, не перестараться. Меня должны найти еще сегодня!

Крики людей заглушает недовольный гвалт вспугнутых птиц. Хирдманы Берга все-таки сумели разогнать пернатых обжор. Значит, сейчас займутся погребением. А для этого дрова нужны. Даже если в последний путь хирд Магни отправится на «Поцелуе Валькирии», надо хотя бы хворостом устелить палубу, чтобы полыхнуло наверняка.

Расчеты оказались верными. Мне не долго пришлось дрожать, забившись в свою норку. Три северянина, вооруженные до зубов, появились среди камней. То ли дрова искали, то ли в дозор пошли… Главное, чтобы поверили! Может, зря одежду отстирала? В крови правдоподобнее было…

Мои всхлипы воины услышали не сразу. Насторожились. Остановились. Пальцы вцепились в оружие. А когда поняли, откуда доносятся звуки, действовали молниеносно.

Они явно не ожидали увидеть испуганную, зареванную девчонку. Но точно знали — внешность обманчива. Выволокли из убежища и повели, готовые убить в любой момент.

Я же, издалека углядев могучую фигуру Берга, завыла, вывернулась из цепких рук воинов и кинулась к ярлу. Словно испуганный ребенок, который ищет защиты у матери.

— Улла? Ты… Что здесь произошло?

Он не говорил — кричал, тряся меня за плечи, и моя голова болталась из стороны в сторону. Как тут ответить, если есть риск язык себе откусить? Поэтому я только всхлипывала, да озиралась. Наверное, взгляд был достаточно затравленным, потому что Берг внезапно успокоился, отпустил меня и коротко приказал своим людям:

— Переоденьте её в сухое. И накормите. Да, и уведите отсюда, наконец! Не видите, что она сейчас с ума сойдет!

Вокруг все завертелось.

Для начала меня отвели в сторонку, откуда я не могла видеть трупы. Принесли одежду. Сухую и достаточно чистую. Переодеваться пришлось прямо там, под взглядами мужчин. Но северяне не стыдились наготы, да и меня они не смущали. Пока одевалась, разложили костерок, согрели в котелке вина. По запаху — кислятину, но мед и травы, которыми щедро сдобрили варево, сделали напиток довольно приятным на вкус. В руку всунули кусок вяленого мяса, но разве обычный человек сможет есть в такой ситуации? И я ограничилась вином. Правда выпила его много. Хмель помогает людям забыть о неприятностях, и даже самых сильных превращает в размазню. А пьяную истерику изобразить куда легче, чем ужас. Увидев, что я немного успокоилась, Берг решился на расспросы. Больше всего его интересовало, какая сила так разметала тела, превратив некоторые в кровавые ошметки. Вместо ответа я снова расплакалась и, размазывая по лицу слезы и сопли, провыла что-то про чудище, которое выползло из моря. Не знаю, что понял Берг из смеси крика, рыданий и нечленораздельной речи, но он только покачал головой и отошел. Пара слов — и его хирдманы разделились на группы. Одна занялась погребением, вторая разбивала лагерь. А третья, держа наготове оружие, оглядывалась вокруг. Но взоры воинов чаще приковывало море, чем суша. Значит, понял и поверил.