исторический процесс. Один лишь вопрос у меня: какого черта этот самый процесс непременно должен осуществляться через муки, тем более через массовую, бездушную жестокость, когда виноватых вроде как и нет – а люди пачками подыхают, как расходный материал. Какого черта у людей все происходит через принуждение, через диктат, да еще с возрастающим из века в век цинизмом?

Лофтус только махнул рукой на собственную реплику и добавил:

– В последние дни меня не покидает странное ощущение, будто неизвестно кто читает меня, – признался он.

– Читает? Как это?

– Именно так, как я и сказал. Другого образа не подберу. В общем, самое время сделать одно чистосердечное признание. Я очень виноват перед вами, даже не представляете насколько крепко я влип во всю эту историю, да еще и втянул и вас, и ваших близких. Дело такое… щекотливого свойства. Ваша покойная жена и дочь приехали к нам случайно, но вот уже ваше появление и выдающаяся, хотя и несколько непредсказуемая поездка на восток…

– История долгая? – перебил его Постников.

– Порядочная.

– Тогда расскажете ее потом, когда увидимся в следующий раз. Нам пора выдвигаться в гору. Но перед этим позвольте задать личный вопрос, – спросил Постников.

– Пожалуйста. Валяйте.

– Вот эти летуны присланы сюда людьми из либерального мира, как он себя называет. Ему не нравится то, что происходит здесь. Вас-то за каким чертом занесло на эти галеры? Вы-то лично за что воюете?

Лофтус в задумчивости закрутил пальцами.

– Я не люблю, когда банки и финансовые фонды начинают править людьми. Это неправильно, должно быть с точностью наоборот. И второе, еще более важное: я за равные права всех сторон. Здесь строится утопичная социальная альтернатива, и у нее есть свои минусы. Но те, кто пришли заодно с банками ее уничтожать, не признают за ней такого же права на существование, какое считают неотъемлемым для себя самих. Поэтому я против их позиции и я за тех, кто живет здесь и не должен умереть лишь потому, что так им хочется. И воевать я не люблю, но в нашем случае, сами понимаете…

– Благодарю вас.

– Не стоит благодарности. С китайцами здесь пришлось малость пободаться, – рассказывал Брендан, когда они двигались обратно к застывшей эскалаторной лестнице. – Они продвигали систему быстрых кредитов как инструмент мягкой экспансии. У них голова устроена все же по-другому, чем, скажем у тех же русских с ирландцами. Но что заслуживает восхищения – так это китайская научная школа, она почти обскакала американскую и советскую. Черт возьми, хочется пойти с вами – если бы я только мог ходить без чертовой тележки! Счастливого возвращения!

– Прощайте. Да здравствует Ирландия! – сказала Анна.

– Да здравствует федеральная республика. Но главное – пусть все останутся в живых.

Лофтус решительно развернулся и уехал в свою палатку.

– Теперь пора, – сказал Постников полковнику.

Малданов кивнул. Наверху напевно завыли сирены. Через три минуты станцию начало трясти, с потолка посыпались осколки и пыль. Стеклянный короб обрушился крупными кусками, стекло сыпалось по лестнице. Еще минут через пять, когда обстрел улегся и ПВО дало отбой тревоги, двое гражданских и военный поднялись на опустевшую площадь, сели в подкативший «Тигр» и очень быстро выдвинулись в сторону, где горный склон резко взлетал в высоту.

Внутри черепной коробки Постникова тем временем началась новая работа: бесконечно повторялась какая-то закольцованная радиошифровка из длинных и коротких попискиваний, похожая на старинную азбуку Морзе. «Похоже, военные чудят», – рассеянно думал он, глядя на гору.

Свернув с двухъярусной кольцевой развязки за огромной площадью, машина остановилась. На открытом всем ветрам обычном школьном стадионе, заросшем иссохшим пыреем и лопухом. В тени кирпичного спортзала притаились две пушечно-ракетных зенитки, без устали вертевших антеннами.

За забором стадиона начиналась монументальная гранитная лестница. Когда-то в прошлом она величаво и плавно поднималась в гору, и Постников догадался, что на противоположном краю прежде была красавица Озерная Плаза. Сейчас там лежали безобразные руины. Глядя туда, Постников очень хорошо ощутил многочисленные мелкие покалывания по коже.

Офицер связи Блюменталь деловито проводил инструктаж:

– Над Плазой бесполетная зона, но обстрелять могут в любую минуту. Вы морзянку знаете?

– Когда-то знал, да подзабыл, – ответил Постников.

– Не беда. Все знают буквы «О» и «С». Сигнал «SOS», три тире и три точки соответственно. Вы их слышите?

– Да – удивился Постников. – Даже не знал, что передача для меня!

– Вы слышите радиомаяк с узконаправленной подачей. Если вдруг упадет видимость, идите так, чтобы слышать обе буквы с одинаковой громкостью, принцип понятен? Важно помнить: связи другой не будет, но радиомаяк останется до разрушения. Его, конечно, уже глушат, но глушилки мы прожигаем. Частота будет под нашей защитой в течение двух часов. На третий час вражеский ИИ расколет уловку, и радиостанции конец. Идите строго напрямую, если запетляете – вам конец, отловят.

– Вопросы? – сказал полковник.

Вопросов не обнаружилось, и Анна, Постников и Малданов вышли из машины в промозглый ветер. На вытоптанном футбольном поле было неуютно. Ветер раскачивал качели, и ритмичный стальной визг сверлил мозг, будто собираясь свести с ума, а земля под ногами вздрагивала, словно обиженная кошка. С горы задувало совсем по-зимнему, но зато ледяной ветер уносил дым из разбитых городских микрорайонов.

– Будем прощаться! – заявил Малданов.

– Внимание, групповой воздушный контакт! – закричал лейтенант О’Рейли. – Воздух!

На площади яростно взревели сирены, а широкий периметр укрепрайона в одну секунду расцвел огненными снопами, неистово ударившими в воздух. Полковник тоже кричал что-то – но его слова заглушило – начала работать автопушка в башне зенитки, все ближе и ближе истошно взрывались пулеметные очереди, и злые трассеры пытались нащупать две темные точки, стремительно шедшие над улицей прямо к стадиону. Постников сделал немыслимый прыжок, пытаясь прикрыть Анну – но не успел совсем чуть-чуть.

– Ложись!.. – гаркнул Малданов.

Покрыв все звуки, совсем рядом бабахнула 30-миллиметровая автопушка, и она сумела срубить один дрон. Но Постников увидел, как между парой ее снарядов в их сторону проскользнул второй, быстро вырос, и оказался он в точности таким же цилиндрическим роботом, примитивным реактивным беспилотником, как той ночью в дубоградской лаборатории. Все это Постников осознавал, как в замедленной прокрутке кинопленки, потому что он уже распластался в воздухе в полете, пытаясь прикрыть женщину, на которую было направлено блестящее рыльце беспилотника. Не успел совсем немного. Прежде чем снайпер был раскрошен в пыль, он успел дать короткую очередь – всего три пули, но все они попали.

Из плеча Анны вылетел рваный протуберанец и от него отскочили мелкие клочки. В то же время возле правой щеки Постникова пронесся твердый кусок горячего и плотно сбитого воздуха. Женщину