как официально! — рассмеялась она. — Спасибо, Алексей! А свою благодарность князю Пожарскому я выскажу при личной встрече! Тогда до завтра?

— До завтра, Мария! — попрощался я и передал трубку Андрею, который тоже, в свою очередь, быстро закончил разговор.

— Вертят нами, как хотят! — шутливо возмутился он, убирая телефон в карман. — Продолжим?

До девяти вечера, с перерывом на ужин, мы успели сыграть с ним семь партий в «сибирку». Общий счет составил пять-два в мою пользу.

— Чувствую, что пятьсот тысяч Романовых уплывают от меня все дальше… — тяжело вздохнул Долгорукий. — Но мы еще поборемся! — улыбнулся он. — Лишь бы при жеребьевке повезло, и мы с тобой оказались в разных частях сетки!

— Я тоже на это надеюсь, Андрей! — улыбнулся я в ответ. — Встреча с тобой в финале меня бы полностью устроила!

— Полностью поддерживаю! — Он хлопнул меня по плечу.

***

На выставку мы выдвинулись заранее, к шести часам, так пожелал дед, с которым мы еще раз созвонились вчера вечером и обсудили культурное мероприятие. Я передал ему слова Алексии в отношении Сашки Петрова, после которых глава рода хмыкнул и заявил:

— А твоя Леська соображает! Ничего пока обещать не могу, портрета не видел. Но буду иметь в виду.

Вот и сейчас Сашка сидел рядом со мной на заднем диване «Волги» и очень сильно волновался после того, как узнал, что помимо Долгоруких, Юсуповой и Шереметьевой будет еще присутствовать принцесса из рода Романовых. И не только присутствовать, но и увидит его картину.

— Лешка, а если ей портрет не понравится? — срывающимся голосом спросил Петров.

За меня ответил Прохор, сидящий на переднем пассажирском сиденье:

— Значит, вкуса у нее художественного нет!

— Что ты такое говоришь про великую княжну, дядя Прохор! — возмутился Сашка.

— Я это к тому говорю, — усмехнулся тот, — что всем нравится, почему ей-то должно не понравиться, а?

— Ну мало ли… — чуть успокоился Петров и затих до конца поездки.

Глава рода мелочиться не стал, а оцепил силами службы безопасности целый квартал, тем более что это была старая Москва с ее одноэтажными и двухэтажными старинными зданиями. Однако, когда мы покидали машину, помимо знакомых лиц я увидел несколько молодых и не очень людей, которых точно видел впервые в жизни.

— Дворцовая полиция, — негромко сказал мне Прохор, заметив направление моего взгляда. — Серьезные ребятки… Все-таки визит великой княжны ожидается.

Мы зашли внутрь особняка и слегка обалдели: везде стояли букеты роз в больших вазах, играла живая музыка — два скрипача и виолончелистка расположились в углу зала, в другом углу две девушки-официантки сервировали фуршетный стол.

— Да-а… — протянул Прохор. — Михаил Николаевич заморочился…

Пока мы разглядывали чуть изменившуюся экспозицию, появились дед в строгом деловом костюме серого цвета в мелкую полоску и Хмельницкий в черных брюках и клубном пиджаке светло-голубого цвета. В тон пиджаку на шее художника был повязан платок, который, видимо, должен был подчеркивать творческую натуру Святослава.

— Всем добрый вечер! — поприветствовал нас дед. — Александр, пойдем! — Он смотрел только на Петрова, а потом махнул и нам с Прохором, мол, можете следовать за нами.

Мы подошли к портрету Алексии, и старый князь заявил:

— Александр, я не самый большой знаток живописи, но… Прими мое самое искреннее восхищение!

— Спасибо, Михаил Николаевич! — кивнул засмущавшийся Сашка.

— Ты помнишь, о чем мы с тобой договаривались в нашу последнюю встречу? — прищурился дед, добавив в голос немного металла.

— О том, чтобы я написал ваш портрет, Михаил Николаевич, — опять кивнул мой друг.

— Когда начнем? — продолжал давить дед своим авторитетом.

— Можно со следующей недели, если вам будет удобно, Михаил Николаевич, — совсем растерялся Сашка.

— Договорились! — Дед протянул ему руку, и Петров пожал ее.

После этого мы разделились — Хмельницкому было позволено забрать Александра, а я, Прохор и глава рода пошли проверять второй этаж.

— А твоя Леська оказалась права, Алексей, — заявил мне дед, когда мы поднимались по лестнице. — Я справился у Хмельницкого. Он подтвердил, что так действовать в отношении Александра будет правильно. Да и портрет мне очень понравился.

— Спасибо, деда! — поблагодарил я его. — Да и за этот показ спасибо! Цветы, живая музыка, фуршет… Я бы о таком и не подумал!

— Какие твои годы, Лешка! — усмехнулся, довольный тем, что я оценил его старания, глава рода. — Тем более принцесса ожидается, надо соответствовать! Главное, чтобы Хмельницкий не подвел!

На втором этаже тоже стояли вазы с цветами, пол сверкал, а подсветка картин создавала уютный интим.

Первыми прибыли брат с сестрой Долгорукие. Проводив их внутрь, я представил им Александра. С дедом моим они были знакомы, а вот Хмельницкого им представлял уже сам глава рода, как «хозяин» показа. Вслед за Долгорукими прибыли и Шереметьева с Юсуповой, и история со знакомством повторилась. Все вновь прибывшие отметили и цветы, и живую музыку, а я разразился комплиментами в отношении вечерних туалетов девушек — Наташа Долгорукая была в голубом, под цвет глаз, Аня Шереметьева в бордовом, оттеняющем ее волосы, а брюнетка Инга Юсупова дефилировала в платье цвета кофе с молоком.

— Ваше сиятельство, подъезжают! — сообщил Прохор деду.

— Прошу прощения, молодые люди, — обратился дед ко всей нашей компании, — надо встретить великую княжну. Алексей!

Мы с главой рода вышли на крыльцо. Через минуту подъехала «Чайка», из которой сперва вышли уже знакомые мне дамы, открыли дверь, и появилась Мария в вечернем платье черного цвета и накидке из соболя.

— Добрый вечер, ваше высочество! — кивнул дед, я кивнул вслед за ним.

— Добрый вечер, Михаил Николаевич! — кивнула она в ответ. — И — для вас просто Мария! Алексей! — Я был удостоен отдельной улыбки.

— Прошу, Мария! — Дед пропустил великую княжну и двух ее сопровождающих вперед.

Церемониал знакомства повторился — сначала принцессе был представлен Александр, как мой школьный друг и подающий надежды молодой художник, а уж потом и виновник показа, Святослав Хмельницкий. Если последний, в силу возраста и природной непосредственности, лишь немного оробел в присутствии великой княжны, то вот «подающий надежды молодой художник» впал в легкий ступор, то краснея, то бледнея. Сашка