поводу „Чисел“, – признает сегодня Соллерс, – можно сказать, что между Деррида и Кристевой началась теоретическая конкуренция»[527]. Такое же впечатление и у Гу, который был тогда близок с ними тремя: «Возможно, Соллерс опасался, как бы влияние Деррида на Tel Quel и на его собственную работу не стало слишком сильным. Огромную статью о „Числах“ он, должно быть, прочел не только как знак почтения, но и как попытку присвоения. Соллерсу этот текст, который был далеко не просто комментарием, льстил, но в то же время и пугал его. Должно быть, растущая известность Деррида показалась ему опасной – в тот момент, когда он хотел прежде всего помочь Юлии Кристевой стать главным теоретиком журнала»[528].

Но пока конфликт не выходит на поверхность, оставаясь скорее возможностью, и все, похоже, идет как нельзя лучше. 26 февраля и 5 марта 1969 года Деррида читает в битком набитом зале лекцию, которая пока не имеет названия, но позже будет опубликована в Tel Quel под заголовком «Двойной сеанс». За несколько лет Деррида приобрел опыт: на этих двух лекциях он скорее дает представления, а не читает речи в классическом смысле этого слова. Вскоре Катрин Клеман напишет ему об этом так:

То, что вы делаете, родственно заклинанию, но отличается от него обращением к письму, родственно миму, но отличается от него нерепрезентируемым, родственно опере – союзу голоса, жеста, тела и декораций, но отличается от нее отсутствием дистанции, родственно клоунаде… но отличается от нее безразличием по отношению к означающим: ни одно не получает привилегии как более плодотворное в плане рас/чтения[529].

В центре «Двойного сеанса» стоит Малларме, давно уже ставший для Деррида одним из авторов-фетишей. Здесь он, решая и другие задачи, занят деконструкцией оснований тематической критики, используя ее наиболее амбициозный пример – «Воображаемую вселенную Малларме» Жана-Пьера Ришара.

Понятно – и наше положение подтвердится в дальнейшем, – что, если мы работаем с примерами «пробела» или «складки», это не случайно. Причина одновременно и в их особом действии в тексте Малларме, и, главное, в том, что они систематически признавались современной критикой в качестве тем. Итак, если мы сможем понять, что «пробелом» или «складкой» нельзя овладеть в качестве темы или смысла, если именно в складке или пустом месте некоего гимена повторно отмечается текстуальность текста, мы наметим основные пределы тематической критики[530].

По Деррида, пробел указывает на многообразие пробелов, которые появляются в тексте, «плюс место письма… в котором производится эта тотальность». Но нет речи о том, чтобы сделать из белизны страницы «фундаментальное означаемое или означающее серии… Этот „последний“ пробел (который также и „первый“ пробел) не существует ни до, ни после серии»[531]. Ничто не может, да и не должно останавливать игру скольжений и отклонений, составляющих само сердце письма. Герменевтическое понятие «полисемия» Деррида хочет заменить понятием «диссеминация». Здесь он начинает применять новый способ чтения, наиболее радикальным применением которого станет через пять лет Glas.

Знаковым событием совсем иного толка становится отставка генерала де Голля весной 1969 года. После кризиса прошлого года он хотел восстановить свою личную легитимность. Региональная реформа выступает предлогом для организации референдума. 27 апреля большинство избирателей дают отрицательный ответ. Выполняя свои прежние обещания, де Голль уходит в отставку уже на следующий день. Через несколько недель Жорж Помпиду, его бывший премьер-министр, избирается президентом республики.

Хотя Деррида всегда был левым, он не разделяет ярого антиголлизма многих своих современников. В интервью с Францем-Оливье Жисбером он даже назовет генерала де Голля единственным политиком, которым он по-настоящему восхищался, если не считать Нельсона Манделы. «Даже когда я был в 1960-х годах антиголлистом, меня притягивал этот человек, который умел все сочетать со всем – интуицию и расчет, идеализм и эмпиризм. Ловкий и хитрый, как все хорошие политики, он превосходил их всех своими значимыми идеями, своими риторическими находками и театральными представлениями на пресс-конференциях»[532]. По этому вопросу Деррида – полная противоположность Морису Бланшо, который питал к де Голлю неослабевающее ядовитое презрение. Через несколько дней после отставки генерала Бланшо пишет Деррида: «Признаюсь, что на какое-то мгновение я был удивлен, насколько легче теперь дышится, и, проснувшись ночью, спросил себя: „В чем дело? Почему не так давит? Ах да, больше нет де Голля“»[533].

На улице Ульм еще больше отставки генерала умы взбудоражит другой уход – Жака Лакана. С 1964 года каждую среду незадолго до полудня тротуары на улице Ульм заполняют дорогие машины и красивые женщины. Лакан приезжает на своем двухместном «Мерседесе 300 SL» и проходит в аудиторию Дюсанн, переполненную толпой, собирающейся на его семинар. Здесь курят, тем более что и сам мэтр не лишает себя этого удовольствия; дым настолько густой, что проникает через потолок на верхний этаж, на что постоянно жалуются. С точки зрения директора Школы, Лакан – это просто модный лектор, который не может не быть источником беспорядка. Уже довольно давно он ищет предлог, чтобы от него избавиться. Доминик Лекур вспоминает: «Однажды утром в 1969 году Робер Фласельер вызвал меня в свой кабинет, что было довольно необычно, и сказал мне: „Месье Лекур, вы философ, я видел, что вы были на лекции Лакана по истине, и я хотел бы знать, что вы об этом думаете… По-вашему, это серьезно? Я лично считаю, что все эти истории про фаллос – это просто непристойно… Я спрашиваю вас, потому что Деррида и Альтюссер говорят мне, что это серьезно“. Сцена была, в общем, в стиле „Короля Убю“. Я попробовал порассуждать, не понимая, что он уже решил его выгнать. Фласельер считал, что все эти светские развлечения и провокации не имеют ничего общего с задачами школы. Но когда он захотел перейти к действиям и выставить Лакана за дверь, это привело к серьезным волнениям»[534].

26 июня 1969 года Лакан обнародует письмо об увольнении, посланное ему «Флатулансьером»[535], и снова чувствует себя изгнанником. Вскоре после конца лекции многие верные ему слушатели, в том числе художник Жан-Жак Лебель, Филипп Соллерс, Юлия Кристева и Антуанет Фук (видная фигура французского феминизма) оккупируют кабинет директора. Ситуация быстро накаляется: Филипп Кастеллен, который уже руководил фрондой против Жана Бофре прошлой осенью, курит сигары Фласельера, а потом дает ему пощечину[536]. Соллерс удовлетворяется тем, что забирает стопку бумаги с официальными штампами, которой потом будет несколько месяцев пользоваться. Вся эта история, однако, далеко не анекдот. «Проблема Лакана способствовала моему отдалению от