в «Числах», и все, что я делаю здесь, в частности, но не только лекции, постоянно меня к ним возвращает, заставляет прорабатывать их помимо и сверх той диссеминации, которую я оставил, когда уезжал[507][508].

В Нью-Йорке на конференции «Философия и антропология» Деррида читает лекцию под названием «Концы человека», которая станет настоящим событием. И как потом это войдет у него в привычку, он сразу подчеркивает обстоятельства, в которых выступает. «Любой философский коллоквиум по необходимости обладает политическим значением», – говорит он, – в особенности, когда философский коллоквиум заявляет о себе также как о международном; сама его возможность неотделима от определенной «формы демократии».

Таков в его наиболее общем и схематическом принципе вопрос, который я взял на себя в процессе подготовки к этой встрече, начиная с приглашения, его обдумывания и его приема и заканчивая написанием этого текста, который я могу точно датировать апрелем 1968 года – как мы помним, в эти недели открылись мирные переговоры с Вьетнамом и тогда же был убит Мартин Лютер Кинг. Немного позднее, когда я перепечатывал этот текст на машинке, университеты Парижа впервые по просьбе ректора были захвачены силами общественного порядка, а затем заняты бунтарскими студентами, о чем вы, конечно, знаете… Исторические обстоятельства, в которых я подготовил это выступление, я счел необходимым просто обозначить, указать на их дату и сообщить об этом вам. Как мне кажется, они по праву принадлежат области деятельности и проблематике нашего коллоквиума[509].

Далее в этом выступлении, текст которого снабжен эмблематической датой – 12 мая 1968 года, Деррида пытается ответить на вопрос: «Как обстоят дела с человеком во Франции?». Упоминаются Гегель и Кожев, Сартр и Ницше, но в основном анализ вращается вокруг Хайдеггера и его знаменитого «Письма о гуманизме».

Хотя эта лекция, как и другие выступления, находит достойный прием, Деррида вскоре начинается жаловаться на бесконечные и утомительные переезды. В Балтиморе он проводит не более двух-трех дней в неделю, а остальное время – в пути, «как лунатик, едва замечающий, а может, и вовсе не замечающий места, залы, людей, свою собственную речь и т. д.». Он уверяет, что хочет «положить конец этой гонке и удовольствию, которое иногда от нее можно получить»[510]. Но этот безумный ритм не мешает ему оценить устройство американского преподавания, его спокойную и комфортную атмосферу, разительно отличающуюся от постоянного напряжения, царящего в Высшей нормальной школе. В Университете Джонса Хопкинса приезд Деррида вызывает прилив энтузиазма: оригинальность его источников, сила его понятий, готовность идти на контакт – все это надолго укрепит его репутацию. Когда через два года Жерар Женетт займет место Деррида, он отметит, что после Деррида осталось «ярчайшее воспоминание по тысяче достойным причинам, но еще и потому, что он оказался единственным симпатичным французом после Лафайета. Все остальные спесивы»[511].

В Париже продолжается оживленная и подчас довольно грубая возня вокруг Венсена. Несмотря на то что Деррида далеко, он беспокоится о судьбе некоторых близких ему людей, в частности Люсетт Фина и Мишеля Деги. Женетт объясняет ему ситуацию так:

Каждый по три раза в день чувствует, что его отклонили, потом, наоборот, привлекли, потом опять отклонили – в зависимости от того, как идет торг, какие действуют внешние силы и как свою ловкую, но сложную игру ведет Лас Верньяс, в настоящее время единственный, кто принимает окончательные решения… Все это очень сложно, это совсем не похоже на веселую банду, как в начале: снова вступили в силу кое-какие «принципы реальности»[512].

Даже Морис Бланшо, казалось бы, очень далекий от университетских склок, счел нужным вмешаться. Он рад, что Деррида, уехав, избежал этих «крайне болезненных споров». И хотя он сожалеет о том, что вынужден в них участвовать, он пытается помешать тому, чтобы соперничество интеллектуальных кругов и кланов «не мобилизовало студенчество, выдав себя за менее корыстные требования»[513].

Бертран Потра сообщает Деррида о разногласиях, возникших в связи с философским факультетом. Он постоянно общается с выпускниками Школы, которые могли бы быть заинтересованы в преподавании в Венсене. И с ними тоже не так-то просто прийти к единому решению:

Первые реакции Балибара и некоторых других были крайне негативными в силу личных и политических причин, но, похоже, последние новости, а именно выдвижение кандидатур Бадью, Миллера, Балибара, Машере и некоторых других на должности, число которых ограничено, изменили ситуацию. Серр, вероятно, согласился бы подключиться, а Фуко очень сожалеет о том, что не может позвать Делеза, который только что был срочно госпитализирован из-за очень серьезного легочного туберкулеза[514].

В Высшей нормальной школе в отсутствие Деррида происходит лишь один заметный инцидент. Жана Бофре впервые за много лет пригласили прочитать лекцию несколько новых студентов, у которых он был преподавателем подготовительных курсов в лицее Генриха IV. Несмотря на определенное отвращение, Деррида не сделал ничего, чтобы воспрепятствовать этой лекции. Но в день, когда Бофре должен был выступить, группа леваков под предводительством Филиппа Кастеллена, «касика» набора 1968 года, помешала ему говорить. Когда Деррида узнает об этом бойкоте, он просит Потра пригласить Бофре, чтобы принести ему свои извинения, указывая, что сам он этого сделать не может: события начала года оставили свой след.

В конце ноября Пьер, которому чуть больше пяти лет, заявляет родителям: «Надо возвращаться, я скоро забуду французский язык»[515]. Деррида тоже пора возвращаться в Париж. Но путешествие проходит в сложных условиях. Самолет, вылетевший из Балтимора, из-за непогоды задерживается, поэтому они не успевают пересесть в Бостоне. Деррида плохо переносит эти неувязки и сумбурную дорогу. На следующий день во время полета он очень напряжен, сидит, сжав изо всех сил кулаки. Когда Маргерит говорит ему, что надо расслабиться, он бросает ей в гневе: «Но ты понимаешь, что я удерживаю самолет в воздухе исключительно силой своей воли?» После этой поездки в течение нескольких лет Деррида будет отказываться летать на самолетах[516].

Возвращение в Париж осложняется еще и тем, что во время визита Деррида в США произошло важное событие: Жан Ипполит, руководитель его диссертации и давний покровитель, умер от внезапного инфаркта в ночь с 27 на 28 октября. Через 12 лет во время защиты Деррида пояснит, что эта смерть стала для него не просто трауром, это был знак, что нужно перевернуть страницу: «По странному совпадению в этот период – осенью 1968 года, и это была именно осень, – она отметила собой завершение определенного типа принадлежности