Смерть Жана Ипполита и правда представляется симптомом и символом. Университет Венсена притягивает к себе новые силы, тогда как старая Сорбонна полностью деморализована, особенно в области философии. После выхода на пенсию Анри Гуйе, Жана Гитона и Жана Гренье никто не понимает, кто встанет во главе кафедр, какова будет судьба основных курсов, кто будет определять предметы и программы. По словам Мориса де Гандийака, «старые профессора ответили на события настолько по-разному, что их сотрудничество крайне осложнилось. Едва ли не все они стали объектами студенческих протестов»[518].

Через несколько недель Гандийак, который надеется получить «что-то вроде академического отпуска», отправляет Деррида взволнованное письмо, характеризующее сложившуюся обстановку. Он просит извинения за «обеспокоенность», «неловко» выраженную им самим и другими членами комиссии на защите в прошлом году, тем более что с похожими сложностями столкнулся и Делез. Морис де Гандийак отдает себе отчет в том, что майские события «прозвучали похоронным звоном по определенному типу церемониальных отношений». «Теперь учитель – это вы, и вы – сложный учитель. Для нас же, когда мы изо всех сил пытаемся поспеть за движением и хотели бы продолжить учиться, адаптация порой может оказаться болезненной. Простите нас, ведь мы не со зла»[519].

Хотя старые учителя потеряли ориентиры, Деррида и многие другие преподаватели его поколения по меньшей мере тоже запутались. Преподавание в США или в Тунисе, как в случае Мишеля Фуко и Ролана Барта, позволяет им временно избежать французской университетской ситуации, ставшей почти невыносимой и уж точно несовместимой с серьезной работой, на которую надеется Деррида. Жан-Клод Парьент, который занимает должность в Клермон-Ферране, а в Высшей нормальной школе выступает в качестве приглашенного преподавателя, где ведет семинар по Руссо, понимает усталость своего старого товарища, возвращающегося в «этот изрядно потрепанный универсум». «Но здесь нас тоже изводят комиссиями, собраниями, дискуссиями… Мы приняли экзамены, а в ноябре начали снова вести курсы, но ценой постоянного присутствия, вечного аврала»[520].

Как и в прошлом году, семья Деррида на рождественские каникулы уезжает в Гштад к Бошо. И снова это повод для долгих разговоров. Анри Бошо, отличающийся поразительной проницательностью, призывает автора «Фармации Платона» пойти по пути более литературного письма, о чем говорится и в его послании:

Я спрашиваю себя, не стали ли вы писать за пределами философии и в то же время не потеряв «всего вашего заряда», о котором вы мне столь метко говорили. Мне кажется, что вы к этому все равно придете, в вас есть какая-то часть, которую могло бы выразить только стихотворение… Но, возможно, пока вам хочется слишком ясного видения, тогда как для стихотворения уместна темнота…[521]

О поэзии Деррида говорит и в одном из своих последних писем Габриэлю Бунуру. Начав с цитаты из Малларме: «Je me tiens parmi la rumeur d’un rivage tourmenté par la vague»[522], – он добавляет, что, вернувшись во Францию, он и в самом деле видит, насколько сильна была «волна». Но, главное, он хочет поделиться с Бунуром забавным рассказом из жизни своего сына Пьера. В возрасте пяти с половиной лет Пьер, хотя еще почти не умеет читать, увлекся Малларме и пытается выучить наизусть «Иродиаду»: «Abolie, et son aile affreuse dans les larmes»[523]. В Америке Пьер пытался привлечь к себе внимание американских студенток Деррида, которые иногда приходили посидеть с ним, помогая им в расшифровке Малларме.

И вот теперь он временами, бросая игры, притаскивает в мой кабинет свой маленький стул со столом и просит меня: «Дай мне своего Малларме», потом усаживается с крайне серьезным видом, открывает книгу на одной и той же странице и корпит над одним и тем же трудным текстом, выбранным, возможно, из-за его краткости, – над «Сном во сне»! Но дело не ограничивается этими кривляниями с Малларме: Пьер – неиссякаемый поэтический источник, порой просто невероятный, и для нас это стало настоящим повседневным чудом[524].

Что касается самого Деррида, замученного множеством «мелких задач и забот», он мечтает об «удалении, отступлении, долгом свободном времени». У него возникает впечатление, что его социальная и профессиональная жизнь разрушает его силы, и это удручает его еще больше потому, что выхода из этого не видно. По приглашению Бриека Бунура он должен отправиться в Брест 23 мая, чтобы прочитать лекцию под названием «Библиотека в огне» или, если угодно, «Библиотека в игре». Особенно он рад тому, что представится случай повидаться с Габриэлем Бунуром. Но все получится иначе. Старый писатель умирает 23 апреля 1969 года, за месяц до этой поездки, потерявшей, таким образом, смысл. Деррида потерял своего главного собеседника, одного из немногих, кому он полностью доверял.

Глава 6

Неудобные позиции. 1969–1971

Осенью 1968 года с началом учебного года, когда Деррида находился в Балтиморе, был запущен цикл лекций, организованный Группой теоретических исследований Tel Quel в центре Сен-Жермен-де-Пре. Эти вечера, продолжающие линию бурных майских событий, привлекают много народа. Цикл открывает Филипп Соллерс 16 октября. Две следующие лекции проводятся Жаном-Жозефом Гу, молодым исследователем, которого Деррида очень ценит после публикации в Tel Quel статей «Маркс и запись труда» и «Нумизматика».

Гу, плененный книгой «О грамматологии», распространяет идеи Деррида на новые области. «Это самое интересное из всего, что я читал о Марксе», – говорит ему Деррида вскоре после публикации его первой статьи. И хотя он не смог посетить двойную лекцию «Золото, отец, фаллос, язык», он с огромным интересом познакомился с этим текстом[525]. Гу воплощает в себе сам дух коллективного сборника Théorie d’ensemble, публикуемого в это время Tel Quel: речь идет о том, чтобы выйти за пределы традиционных дисциплин и прийти если не к унификации, то по крайней мере к созданию реальных перемычек между наиболее радикальным марксизмом, фрейдизмом, пересмотренным Лаканом, и теорией письма[526]. Вероятно, не будет большой ошибкой увидеть некий «гу-дерридеанский» поворот в таком понятии, как «фаллогоцентризм», которым Деррида с начала 1970-х годов будет пользоваться чаще, чем понятием «логоцентризм».

В январе 1969 года, через несколько дней после возвращения Деррида во Францию, три вечера Группы теоретических исследований посвящаются «Порождению формулы» Юлии Кристевой. Речь идет о прочтении «Чисел» Соллерса, работы столь же объемной, что и «Диссеминация» Деррида, вышедшая почти в то же время в двух номерах Critique. Однако подход Кристевой, в котором проводится различие между генотекстом и фенотекстом, за счет чего осуществляется «семанализ», существенно отличается от подхода Деррида. «По