все более странными, безумными, подробными в освещении тем и абсурдно длинными) не намекают на двусмысленность того, что реально, а что – фантазия? Неужели кто-нибудь в самом деле станет терпеть, если люди, гуляющие с его собакой, начнут оставлять подобные заметки? Вряд ли, хотя справедливо заметить: несмотря на то, что после предыдущей записи, сделанной 16/11, вы разорвали – опять неудачный выбор слова – сотрудничество со службой «Счастливая собака» и сменили в доме все замки, это не помешало мне каждый день приходить в ваш дом. Но давайте не будем забегать вперед. И снова двусмысленность. Должна же быть какая-то причина, почему моя самая длинная запись заканчивается отдельным коротким абзацем, посвященным исключительно прогулке с Холли (вы ведь заметили это, не так ли?). Возможно, это означает, что весь основной текст о литературе, жанрах, ваших книгах и прочем, который был до того последнего абзаца, – лишь плод вашего воображения, и настоящей является лишь та короткая заметка про вашу собаку? Что до остального текста? Возможно, в нем отражается ваша тревога относительно незнакомых людей, которые приходят в ваш дом по приглашению (как вампиры-выгульщики собак), вас тревожит, о чем они думают и что делают, когда остаются одни в вашем доме, и если уж продолжить использовать метафоры, то в тексте также проявляется тревога по поводу того, что незнакомые люди могут заглянуть в вашу жизнь через ваше творчество (в котором намного больше личного, чем вы готовы признаться), а также через соцсети, на которые вы тратите уйму времени. Отбросив всякую двусмысленность, смею предположить, что в вашем нежелании отвечать на эти возмутительно неподобающие заметки, неважно, подлинные они или нет, скрыто нечто большее, но я воздержусь от попытки поиграть в психолога и поставить вам окончательный диагноз. Тем не менее, я давно уже наблюдаю за вами. Эти заметки (неважно, реальные или нет) и то, что вы сменили в доме замки и поставили деревянную бейсбольную биту (нет, не ружье, никакого оружия; я знаю еще по вашему роману о вторжении в дом, как вы относитесь к оружию…) у стены рядом с кроватью, а также то, как вы бродите ночами по дому в поисках злого, вторгшегося в ваше жилище ночного выгульщика вашей собаки (прошлой ночью вы дважды, будто призрак, обошли весь дом в одной только серой футболке с символикой группы «Hüsker Dü» и черных трусах), говорит об особом значении всей этой, на первый взгляд, никак не связанной между собой ерунды, даже если вы боитесь заявить об этом вслух. Или признаться в этом. Все не так уж и сложно, и вы мало отличаетесь от других людей, которым приходилось жить в страхе. [[Эй, а теперь небольшая ремарка, мы даже используем двойные скобки, чтобы отделить от остального текста, создать небольшую стену, которая удержит Фортунато в его бочонке, если так можно выразиться. Вы помните ваше первое выступление на Нью-йоркском Комиконе? Помните, как вы волновались, как сгорали от стыда, когда назвали одного из знаменитых выступающих именем его не менее известного брата? Ну да, бывает. Так вот, о вашем выступлении. Оно прошло не очень удачно. Но я не поэтому вспомнила о нем, я же сказала, что хочу немного отойти от темы. Вместе с вами тогда выступали другие писатели, и одним из них был довольно неприятный немолодой уже автор подростковой литературы, который, как и подобает модной знаменитости, немного опоздал, вам он показался самовлюбленным и мерзким, и когда прозвучал вопрос о «бессмертной прозе», в споре с ним вы выплеснули все свое недовольство. Знаменитый подростковый писатель сказал, что вам не стоит включать в свои книги упоминания соцсетей, мобильных телефонов и прочих отсылок к современности, так как через много лет, когда читатели захотят познакомиться с вашим творчеством, они сочтут его устаревшим. Знаю, это ужасно смешно, правда? Тот чертов парень, который пишет полное дерьмо, думает, что люди будут читать его литературный шлак (ну ладно, я слишком жестока к знаменитому подростковому писателю, но это вовсе не означает, что мои характеристики его трудов, а также предположения об их дальнейшей судьбе, неверны) в будущем, потому что он не указывает точных дат и не марает своих романов упоминанием смартфонов, или интернета, или электрических зубных щеток, или мячей «Нёрф», или танца Электрик-слайд, или кроссовок от «Рибок» с подкачкой воздуха, или кабельного телевидения, или кинотеатров, где места располагаются, как на стадионе? Я не знаю, в какой момент технологический прогресс был отвергнут всемирно признанной бессмертной прозой, но, возможно, во избежание риска не стоит также упоминать холодильники, безлошадные повозки, мощеные дороги, проводную телефонную связь, радио, телеграф или прессу. Так что да, его прозу тоже не назовешь… кхм… бессмертной. Вы начали свой ответ с: «Я абсолютно не согласен со всем, что вы сказали», и произнесли эти слова с полуоскалом, полуулыбкой. Затем вы продолжили (в моем пересказе): верить в то, что ваши произведения останутся в веках, самонадеянно и сумасбродно (вы использовали эти слова на Комиконе? И кто там жаловался на чрезмерное самолюбование, а?), гораздо практичнее, хотя и весьма сложно, писать для читателей, которые живут и покупают книги сейчас. К чему взваливать на себя непосильную ношу написания книги, которую будут читать люди через пятьдесят лет, если через эти пятьдесят или пять лет вообще останется кто-то живой? И даже если по затопленной или расплавившейся и дымящейся золе будут рыскать похожие на мух люди-мутанты, кто сказал, что их хозяева из Скайнета позволят им что-нибудь прочитать? (Вы пытались произнести это так, чтобы фраза звучала как мрачная шутка писателя ужасов.) Вы сказали, что писатель должен думать только о том, как рассказать историю. Если ему нужно использовать текстовые сообщения, твиты, упоминание краудсорсинга или другие элементы современной культуры, то в этом нет ничего плохого до тех пор, пока эти современные детали не начинают добавляться ради бездумного любования и как поп-культурные отсылки ради самих отсылок (и здесь вы разошлись и пытались высмеять невероятно популярный бестселлер, по которому сняли кассовый фильм). Если эти детали становятся неотъемлемой частью вашей истории и сделана она хорошо, так, чтобы вы смогли что-то сказать читателю – нечто такое, к чему стоило бы прислушаться, что вызывало бы определенные эмоции, тогда «бессмертная проза» обойдется и без посторонней помощи. Затем вы упомянули «Нейромантика» Гибсона, процитировав первое предложение из него, и хотя юные читатели не знают, что такое серое зерно на экране старого телевизора, настроенного на пустой канал, однако эта фраза и сама сцена все равно остаются понятными, так как данная деталь помогла