Бьянку расспрошу. Особа эта шлюха по призванью. И этим зарабатывает хлеб. Она пылает к Кассио любовью».

Отелло, которого спрятал Яго, должен считать, что речь идёт о Кассио и Дездемоне. Вопросы вполне в духе грубоватой народной комедии, в которой пошлость вполне допустима:

«давно ль и сколько раз, где и когда (?), бывал он близок с вашею женою».

«Яго:

Она в вас до безумья влюблена.

Кассио:

Да, влюблена, мне кажется, безумно.

Отелло: (в сторону)

Не отрицает и не может скрыть.

Яго:

Скажите правду, Кассио…

Отелло: (в сторону)

Он просит

Порассказать подробней. Хорошо.

Яго:

Вы собираетесь на ней жениться?

Она так уверяет.

Кассио:

Ха-ха-ха!

Отелло: (в сторону)

Смеёшься? Торжествуй. Ты пожалеешь.

Кассио:

Жениться? Вот умора! На такой!

Ещё я, слава богу, не рехнулся.

Ха-ха-ха-ха!».

Можно не продолжать. Разыгрывать такого доверчивого простачка одно удовольствие. Могу представить себе спектакль, в котором режиссёр приглашает нас не лить слёзы вместе с Отелло, а вместе с Яго смеяться, сильнее, издеваться, над ограниченностью и глупостью Отелло, который способен спутать Дездемону и Бьянку.

Продолжим наши вопросы.

Кто будет спорить, можно полюбить за состраданье, но разве не любопытно (плохое слово для данного случая, но ограничимся этим) что-то узнать про любимую женщину, узнать, что она любит, а что не любит, что её радует, а что раздражает, чем способна увлечься, а к чему остаётся равнодушной. Не говоря уже о таких «чувствительных» тонкостях, что любит зимой, а что весной, что утром, а что в сумерках.

Входит это в объём понятия «любимая женщина» или не входит?

И если «любимая женщина» действительно любимая женщина, должен ли мужчина понимать, как поведёт себя женщина в тех или иных жизненных ситуациях, какой поступок (не будем говорить, «проступок») от неё можно ожидать, а какой нельзя.

Теперь спросим напрямую, а знает ли Отелло что-нибудь о Дездемоне, кроме «сострадания» к нему, способен ли допустить, что она живой человек, а не манекен, у которого по определению не может быть перемены настроения, тем более, изменчивости чувств.

И разве не кощунственно, что Кассио отвечает о Бьянке

…шлюха, не шлюха, не будем моралистами, главное, живой человек…

кардинально не похожей на Дездемону, а Отелло всё принимает за чистую монету. Столь ослеплённой может быть как раз не доверчивость, а ревность, ревность мужчины, для которого все женщины на одно лицо и на один поступок, ревность мужчины, который окончательно потерял остатки разума.

Так и хочется сказать простонародное «козёл», имея в виду совсем не вожделенье…

…благородный генерал, который стал просто бездумной марионеткой в руках Яго

Отелло и Дездемона принимают Лодовико, благородного венецианца, кузена Дездемоны.

Дездемона просит Лодовико: «у лейтенанта с генералом большой разрыв. Надежда вся на вас. Вы сблизите их».

При этом выясняется, что Лодовико привёз письмо, согласно которому «Сенат велит ему в Венецию вернуться И назначает Кассио на Кипр».

Простодушная Дездемона беззаботно восклицает: «О, как я рада!», чем приводит Отелло в бешенстве (наверно, вновь в бешенстве вращает глазами).

«Отелло:

Рада?

Дездемона:

Что мой милый?

Отелло:

Я рад, что ты забыла всякий стыд.

Дездемона:

Забыла стыд. Отелло, милый?

Отелло:

Дьявол!

(ударяет её)

Дездемона:

Ничем не заслужила!

(плачет)

Лодовико:

Генерал,

В Венеции откажутся поверить!

Уж это слишком! Надо попросить

У ней прощенья. Дездемона плачет.

Отелло:

О дьявол, дьявол! Если бы земля

Давала плод от женских слёз, то эти

Плодили бы крокодилов. Сгинь, уйди!

Дездемона (уходя):

Уйду, чтоб не сердить тебя.

Лодовико:

Послушная! Верните, генерал,

Её назад.

Отелло:

Сударыня!

Дездемона:

Мой милый?

Отелло:

Ну вот она, распоряжайтесь ею.

Лодовико:

Распоряжаться?

Отелло:

Да. Ведь вы просили.

Вернуть её назад. Ну вот. Она

Умеет уходить и возвращаться.

И уходить, и снова приходить,

И может плакать, сударь, может плакать.

Послушная, послушная жена. —

Малёванное, грубое притворство!

Лей слёзы, лей. – Я прочитал приказ

О возвращенье. – Скройся. Будет надо,

Я позову. – Я к выезду готов

В любое время. – Говорят, исчезни!

Не знаю, творил ли Шекспир в порыве вдохновения или корпел над каждой строчкой. Точно также мы никогда не узнаем, у него сразу родилось это «ударяет её» или он долго над этим размышлял, раздумывая над пределом безумия «доверчивого» генерала.

…чего стоят эти «будет надо, позову», «говорят, исчезни»…

Так или иначе, наш генерал не просто ударил женщину, но ударил в присутствии её кузена, и при этом оскорбил. Одним словом, вёл себя, мягко говоря, не по-джентльменски…

Объективности ради отметим, что сразу после эпизода, когда Отелло с Дездемоной принимают Лодовико, следует сцена, в которой плачет сам Отелло. В тексте нет специальной ремарки «плачет», как в случае с Дездемоной, это следует из слов Дездемоны.

Отелло:

Кто ты?

Дездемона:

Твоя супруга,

Тебе и долгу верная жена.

Отелло:

Попробуй подкрепить всё это клятвой

И душу в тот же миг свою сгуби.

Решись поклясться, что не изменила.

Дездемона:

Клянусь, и это знают небеса!

Отелло:

Они тебя изменницею знают.

Дездемона:

Кому я изменяла? С кем? Когда?

Отелло:

Нет, Дездемона. Прочь! Прощай! Развейся?

Дездемона:

Ужасный день! Ты плачешь? Отчего?

Скажи мне, я ли этих слёз причина?

Ты, верно, думаешь, что мой отец

Виновен в том, что ты отозван с Кипра?

Всё может быть, но ведь терплю и я.

Он также ведь и от меня отрёкся.

В чём бы мы ни обвиняли Отелло, невозможно отказать ему в том, что он по-настоящему несчастен, и в этом своём несчастье, человечен. А доверчивая Дездемона (вот кто по-настоящему доверчив), никак не может понять причину его отчаяния…

…«ты перед сном молилась Дездемона»

Признаемся, в наших головах засели знаменитые слова Отелло «ты перед сном молилась Дездемона», которые воспринимаются как печально-элегические, по крайней мере, не грубые, не унижающие достоинство женщины. А ведь перед этим были иные слова, генерал устроил жене подлинный разнос, употребляя