самые мерзкие слова.

…интересно, употреблял он такие выражения во взаимоотношениях со своими подчинёнными, или с ними он благородный-благородный…

Сначала оскорбил, потом задушил, вполне в духе доверчивого генерала.

«Отелло:

Ты для того ль бела, как белый лист,

Чтоб вывести чернилами «блудница»?

Сказать, в чём грех твой, уличная тварь, (?! – Р. Б.)

Сказать, отребье (?! – Р. Б.), что ты совершила?

Стыдом я щёки раскалю, как горн,

Когда отвечу. Выговорить тошно.

Нет сил. На небе зажимают нос,

И месяц закрывается, и ветер,

Целующий все вещи на земле,

Так он распутен, прячется от срама,

А ты не знаешь, шлюха без стыда,

Что совершила ты, что совершила?

Дездемона:

Ты не имеешь права, видит бог,

Так обижать меня!

Отелло:

Так ты не шлюха?».

И после всех этих мерзостей, Дездемона не рассвирепеет, не взорвётся, и, в отличие от Отелло, будет думать не о себе, не о своей обиде – видит бог, для этого есть у неё все основания, – а будет думать об Отелло, о том, что с ним могло произойти такое, чтобы он, буквально в один миг, мог измениться…

…мудрая Эмилия, которая превращает трагедию в трагифарс

Шекспир не был бы Шекспиром, если напоследок предельно не расширил бы мировоззренческие горизонты.

Эмилия готовит Дездемону к последнему приходу Отелло. Каждая из женщин в своём амплуа. Эмилия не преминёт подчеркнуть, какой красавец этот Лодовико и есть дама в Венеции, которая за одно прикосновенье его нижней губы «босиком спаломничала в Палестину»[514].

Дездемона полна дурных предчувствий, у неё из головы не идёт грустная песня про иву, которую пела служанка её матери, когда её бросил возлюбленный:

Несчастная крошка, в слезах под кустом

Сидела одна у обрыва.

Затянемте ивушку иву споём.

Ох, ива, зелёная ива.

У ног сиротинки плескался ручей.

Ох, ива, зелёная ива…

Обиды его помяну я добром.

Ох, ива, зелёная ива.

Сама виновата, терплю поделом.

Ох, ива, зелёная ива.

…

Не плачь, говорит он, не порть красоты.

Ох, ива, зелёная ива.

Я к женщинам шляюсь, шатайся и ты.

Ох, ива, зелёная ива…

Дездемона спрашивает у Эмилии:

Скажи, Эмилия, ты допускаешь,

Что средь замужних женщин могут быть

Обманщицы такие?

Эмилия:

Допускаю.

Дездемона:

Могла бы ты в обмен на целый мир

Так поступить?

Эмилия:

А вы б не поступили?

Дездемона:

Как перед богом, я бы не могла!

Эмилия:

Я тоже не могла бы перед богом.

Но где-нибудь в потёмках – отчего ж!..

За такую плату?

За целый мир? Нешуточная вещь!

Огромный мир – не малость

За крошечную шалость.

Дездемона:

Нет, неправда,

Ты б не могла.

Эмилия:

Ей-богу бы, могла! Сама пала бы, сама поднялась. Конечно, я бы этого не сделала за какое-нибудь жалкое колечко, два-три куска батиста, платье там какое-нибудь, юбку, шляпу и тому подобный вздор. Но за целый мир! Какая из нас не захотело бы украсить мужа рогами и положить потом целый мир к его ногам! Ради этого я пошла бы в чистилище.

Дездемона:

Проклятье мне, когда бы могла я пасть

Хотя бы за все сокровища вселенной!

Эмилия:

Да вы сообразите, этот грех был бы частью вселенной, а вся она была бы вашей. В вашей воле было бы выдать это дело за что угодно другое.

Дездемона:

Я думаю, таких изменниц нет.

Эмилия:

Дюжины, и сколько хотите в придачу. Можете и не беспокоиться, этого добра хватит…

Скажу честно, меня трогает это «украсить мужа рогами и положить потом целый мир к его ногам! Ради этого я пошла бы в чистилище». В одних этих строчках величие Шекспира, понимающего, что такое подлинное величие женщины. В тендерную, в догендерную эпохи, во все времена.

Далее следует почти феминистический монолог Эмилии, своеобразная антитеза антифеминистического монолога Яго.

Эмилия:

Мне кажется, в грехопаденьях жён

Мужья повинны. Значит, не усердны,

Или расходуются на других,

Или неосновательно ревнуют,

Или стесняют волю, или бьют,

Или распоряжаются приданым.

Мы не овечки, можем отплатить.

Да будет ведомо мужьям, что жёны

Такого же устройства, как они,

И точно так же чувствуют и видят,

Что кисло или сладко для мужчин,

То и для женщин кисло или сладко.

Когда он нас меняет на других,

Что движет им? Погоня за запретным?

По-видимому. Жажда перемен?

Да, это тоже. Или слабоволье?

Конечно, да. А разве нет у нас

Потребности в запретном или новом?

И разве волей мы сильнее их?

Вот пусть и не корят нас нашим злом.

В своих грехах мы с них пример берём…

А Дездемона остаётся столь же неизменной в своей простоте:

…Я другого взгляда.

Пускай корят, я исправляться рада.

Несомненно, Шекспир далеко отошёл от Джиральди Чинтио, но он явно не восторгается «доверчивостью» своего Отелло, он понимает комичность мужской самоуверенности, и скромная Эмилия его рупор не в меньшей степени, чем основные персонажи.

…позднее прозрение Отелло

Уже потом, когда Дездемона будет мертва и Отелло поймёт, что его элементарно подставили, Эмилия без утайки маски сброшены), прямо скажет ему:

Эмилия:

Что ж, смейся и язви, любитель правды.

Ты так же мало понимаешь в ней,

Как оценить жены не в состоянье…

Ты мне не грози!

Ты мне не в состоянье сделать больше,

Чем я уже и так переношу.

Глупец, болван! Бесчувственный, как камень!

Что мне твой меч? Хоть, двадцать раз убей,

Я обличу тебя…

Ах, чёрт слепой! Но что и было делать

С такой женой такому дураку?

Лодовико:

Такой, когда-то доблестный Отелло,

Который стал игрушкой подлеца,

Как мне назвать тебя?

Отелло:

Как вам угодно

Убийцей честным… Я не в гневе мстил,

А в жертву чести приносил,