– Не похоже на пустышку. Сдается мне, качественная работа.

– Ну так отремонтируй ее, если ты такой знаток.

Он одарил меня медленным, понимающим кивком:

– Ты замысловатая загадка, Фура. Но не мне судить. По правде говоря, от Грестад почти не было пользы. Если сумеешь это исправить, у тебя быстро появятся друзья.

– Они мне не нужны.

Мы отчалили на ионных. Скоро Мазариль сделался маленьким, и Дрозна выпустил паруса. Я наблюдала. Они выглядели чуть более потрепанными, чем на «Монетте», но фотоны все равно отталкивались от них, перемещая нас. У капитана уже был на примете шарльер, так что именно туда мы и направлялись. Через три недели «Королева» должна была оказаться на расстоянии запуска катера, а ауспиции гласили, что шарльер откроется красиво – к самому нашему прибытию.

Жизнь на корабле постепенно вошла в привычную рутину: вахты, жрачка, бездельничанье у иллюминаторов, – и мне удалось в конце концов поговорить с каждым. Я занималась готовкой, как и на «Монетте», что еще сильней подхлестнуло желание побеседовать. Раздавая порции, я оставляла также маленькие подсказки относительно собственного прошлого: одним больше, другим меньше, но так, чтобы если они все соберутся и поделятся сведениями, то получилась лишь половина истины. Я не намекала, что пересекалась бы с Босой Сеннен, мне просто хотелось, чтобы они перестали докапываться до правды сами. Случилось нечто ужасное, и оттого у меня испортился характер; вот и все мои секреты, какие им стоило знать.

Но светлячок, а с ним и рука представляли собой проблему. Космоплаватели знали, что светлячок прорастает в человеке все глубже и глубже, однако их беспокоило другое: то, что я как будто не волновалась, а наоборот, гордилась им, как татуировкой, которую мне нанесли в память о каком-то отважном поступке. Однако меня слишком многие предупреждали, что светлячок проникает в мозг, если от него не избавиться, и как только он туда попадет – о ясности мыслей можно забыть. Мне приходили на ум все сложности, через которые пришлось пройти, чтобы снова попасть на корабль, и возникал вопрос: сделала ли я все это только потому, что так было нужно, или потому, что светлячок сделал меня более жестокой и черствой, даже по отношению к самой себе? Я вспоминала больную девушку в постели и сравнивала ее с разумницей, в которую превращалась. Знала, что пересекла рубеж, за которым нет возврата. И углублялась в бескрайнюю, жуткую пустоту.

Та версия Фуры, больная и погрязшая в жалости к себе, чьи страдания усугублялись наркотиками Морсенькса и тем, как отец пытался выжечь воспоминания о старшей сестре из ее головы, словно пятно, – та Фура была кем-то, кого я знала, а потом отбросила, словно друга, который меня подвел.

Новая Фура была совсем другой. Более жесткой и хмурой, а еще знавшей, что надо делать. Она могла повернуться спиной к умирающему отцу или смотреть, как ослепший человек плачет от боли, и ей на все было наплевать. Могла отрезать собственную руку, если от этого был какой-то толк. Ее не заботило, что думают люди.

И даже проклиная жестяные пальцы, которые не делали и десятой доли того, что от них требовалось, я знала, какая Фура нравится мне больше.

Что-то заскрежетало, кто-то дернул мою занавеску. Затем появилось лицо с угловатыми чертами, мрачное в отблесках светового плюща.

– Пора поболтать.

Корабль ворчал вокруг нас. Через один-два спальных закутка кто-то храпел.

– Не уверена, что это подходящий момент.

– Подходящий момент никогда не наступит, Фура. Давай поспешим. Когда Труско затащил тебя на камбуз, я от изумления чуть не улетела обратно на Тревенца-Рич. Мы уже собирались отчалить. Я убедила себя, что ты не хочешь иметь ничего общего со старушкой Проз. С чего вдруг такие перемены?

– А про руку сперва узнать не хочешь?

– Доберемся и до руки.

– Я не получила твоего сообщения. Оно опоздало на несколько недель. К тому времени, когда оно дошло, меня уже накачали наркотиками и держали в плену в собственном доме. Я только что выбралась оттуда и оставила на своем пути самый натуральный хаос. Но мне это удалось. Труско понятия не имеет, кто я такая. Или ты, если уж на то пошло.

– Нет, но если из тебя так и будет бить фонтан корабельного жаргона, как будто он скоро выйдет из моды, он что-то поймет. Ты сама себя послушай. Ни дать ни взять космоплавательница покруче меня, а я ведь все Собрание видала!

– Я просто изо всех сил стараюсь не выделяться.

– Раз так, старайся поменьше. Ну ладно, вот мы и добрались до руки. Что с ней приключилось?

– Тебя это шокировало?

– Не могу сказать, что в последнее время меня многое может шокировать, Фура. Но ты заставила меня здорово вздрогнуть, когда заявилась такая, с жестяными пальцами.

– Мне отрезали руку в Нейронном переулке. Стоило шестьдесят мер, ага. – Сообразив, что это никакое не объяснение, я продолжила: – На мне было следящее устройство. Я не могла его снять. Если бы я на это не пошла, не добралась бы до пристани. Видин Квиндар шел за мной по пятам.

– Дай посмотрю. Больно было?

Я протянула ей протез:

– Нет, все было не так уж плохо. Ну, по крайней мере, не тогда. Но с той поры она покалывает и пульсирует. Не могу сказать, что мне больно, однако ощущения не из приятных. Думаю, это в культе возникают новые нервные связи. Я пока что мало могу ею делать, но мне сказали, надо продолжать пытаться. Больше всего переживаю, что кто-то будет задавать слишком много вопросов и мне придется объяснить, как я ее заполучила.

Прозор провела ногтем по зеленой инкрустации:

– Красивая рука.

– Так сказала Сурт. А потом прибавила, что рука красивее, чем остальная я.

– Сурт – идиотка. Большинство из них – идиоты. Я достаточно долго в космосе, чтобы измерить их глубину, и тут длинный лот вовсе без надобности.

– Дрозна вроде неплохой. Хотя именно Дрозна слишком много расспрашивал меня о руке.

– Дрозна – меньшее из зол. И я бы на твоем месте не сильно переживала из-за руки. Как только они увидят, чего ты стоишь, не будет иметь значения, откуда ты явилась. Это та команда, которая нам нужна, Фура. Слабый капитан подходит нам лучше сильного.

Она постучала костяшками пальцев по переборке между моей каютой и соседней:

– Корабль довольно крепкий. Несколько вмятин, и все. С «Монеттой» ему не сравниться, но разве будет когда-нибудь корабль лучше? – Она помедлила. – Так или иначе, мы обе на борту. Я разыграю спектакль и подобрею к тебе, но это займет время.

Я улыбнулась:

– Не буду ничего принимать близко к сердцу.

– Теперь нам не хватает лишь того, что можно назвать планом. Твой котелок все еще полон всякой ерунды на тему драки с Босой?

– Полнее не бывает.