Кроме того, я должна была ловить любые специальные передачи, предназначенные для Труско, а также общие трансляции для всех кораблей, вроде известий о солнечной погоде или чрезвычайных происшествиях – как с тем парусником, теряющим дыхаль. И наконец – только вот на самом деле это занимало большую часть времени с черепом, – я должна была прислушиваться к сигналам, которые определенно не предназначались для нас, но мы все же могли их уловить.

Этим большей частью мы занимались и согласно указаниям Ракамора. Любой капитан больше всего радовался, получив инфу, не предназначенную для его корабля. В девяти случаях из десяти сведения не имели пользы, но время от времени попадалось что-то толковое. Подсказка относительно шарльера, который вот-вот откроется, или история о команде, попавшей в неприятности. Если капитан находился в правильном месте, с правильным кораблем, он мог предпринять действия на основе этих разведданных. Этим пытались заниматься все. И мы знали, что каждый парусник в космосе старается выкрасть наши секреты. Против этого существовали только два способа защиты. Лучшие черепа и лучшие чтецы костей. И даже их иной раз было недостаточно.

Но на самом деле дела Труско меня не интересовали. Сама по себе комната костей была для меня важна лишь в том смысле, в каком позволяла вновь связаться с Адраной.

От нее пока что не было вестей.

– Мы об этом даже не думаем, – отрезала Прозор.

– Я бы сказала, что думаем, – уже потому, что ты внезапно снова заговорила на эту тему.

– Только ради того, чтобы ты выбросила идею из котелка раз и навсегда. Ты что, не слушала, когда я рассказывала тебе, что там произошло?

– Ты сказала, что вы оставили добычу. А еще сказала, что до вас внутри Клыка никто не бывал, так что весьма велика вероятность, что и после туда никто не возвращался.

– Мы тоже не вернемся.

– Нам придется, Прозор. Мне нужно то, что вы там оставили в золотых ящиках, – те пугающие штуки, о которых ты говорила. Оружие и броня, верно? И вы ничего оттуда не вынесли, когда поверхность начала уплотняться. Значит, оно все еще лежит там и ждет. Поступим так же, как Рэк, – пустим в ход веревки и ведро. Спустимся вниз по шахте до самых хранилищ, потом поднимем все наверх. Это просто шарльер. Ни один из них не безопасен, так что же в этом такого плохого?

– Ты все понимаешь, Фура. Если бы не понимала, не ходила бы вокруг да около с этим своим планом.

– Я знаю, что Гитлоу погиб в Клыке, – осторожно проговорила я. – Помню эту историю до последнего слова. Кажется, в тот раз ты впервые заговорила со мной так, словно я была не грязью, которую Рэк принес на корабль на ботинках. Но Гитлоу погиб не из-за шарльера или наследства призрачников, верно? Его убила Шевериль. Она перепугалась и опрокинула ведро. Дурное дело, да. Но шарльер ни при чем. Если Шевериль была из пугливых, рано или поздно она должна была совершить ошибку.

– Не говори об этом так, – мрачно предупредила Прозор, – словно побывала в том месте.

– Мне очень жаль. Правда. То, что ты рассказала про Гитлоу… – Я содрогнулась всем телом. – Мне хватает воображения, Проз. Мне и не нужно было видеть все своими глазами после твоего рассказа. Но вот в чем соль. Наша проблема – не Клык. Это Боса Сеннен, или кто там сейчас носит это имя. И по сравнению с тем, что она сделала с Триглавом, Жюскерель и остальными… Гитлоу умер легко.

Прозор схватила меня за запястье, и в ее глазах вспыхнула по-настоящему свирепая ярость. Она вывернула мне руку. Я почувствовала, как кости скрежещут друг о друга, словно два ржавых железных прута, готовые сломаться. Стиснула зубы, сдерживая боль и ожидая, чтобы Прозор меня отпустила или оторвала руку – как ей захочется.

– Ты заслужила право говорить мне некоторые вещи, – сказала Прозор. – Это не одна из них.

– Но это правда, – тихо ответила я. – И ты это знаешь.

Она сжала мои кости до хруста. Потом отпустила.

С минуту Прозор дышала мне в лицо ненавистью. Я знала, что это чувство направлено не на меня. Оно было направлено на всю ту глупость, невезение и горе, что привели эту женщину в это место и в это мгновение, в темный трюм корабля, чье имя не стоило и плевка.

Я просто случайно оказалась у нее на пути.

– Мы этого не сделаем. Решение окончательное. И даже окажись все иначе… ты забыла одну маленькую деталь. Нам бы пришлось убедить Труско, что в его интересах взломать Клык.

– Над этим можно поработать, – сказала я.

Мы собрали паруса у первого шарльера. Работа оказалась простая: вошли и вышли без осложнений. Шарльер уже сбросил поле при нашем прибытии, и открылся морщинистый мирок, похожий на орех, неполных пяти лиг в поперечнике, чья поверхность аккуратно соответствовала схемам Труско. Ауспиции оказались точными, и наблюдения, которые Прозор сделала, пока мы подползали, позволили ей увериться, что шарльер и дальше будет паинькой. У Труско было окно в восемь дней для операции, которая должна была занять от двадцати четырех до тридцати шести часов. Валандаться мы тоже не собирались, какая бы добыча ни попалась. Чтобы успеть к другим шарльерам, надо было поторапливаться.

К шарльеру на катере отправился отряд. В него вошли Труско, Гатинг и Страмбли, а все прочие остались на корабле. С камбуза мы наблюдали, расплющив носы о стекло, как катер падает на поверхность, и пурпурный отблеск Собрания мерцал на его борту.

– Вы им, наверное, завидуете, – проговорил Дрозна, обращаясь к Прозор и ко мне – впрочем, главным образом ко мне. – Думаете, как славно быть первым, кто откроет одну из этих штук. Но меня в шарльер не затащишь за все пистоли отсюда и до Солнечной стороны. Маржа, конечно, крупная, таскать можно часами, но никто не обещает, что всегда будет легко. Не хотелось бы мне оказаться внутри одного из них, когда поле снова начнет плотнеть. Нет ничего страшнее, чем это.

– Ну я прямо не знаю… – сказала я.

– У тебя большой опыт, да?

– Достаточный. Внутри шарльера не бывала, конечно. Чтецы костей туда обычно не попадают. Но баек-то полным-полно, и я наслушалась. – Я посмотрела на Прозор. – В шарльерах случаются стремные вещи. И дело не только в том, что можно остаться взаперти. Иногда это наименьший риск.

– Я бы на твоем месте не верил всем байкам подряд, – сказал Дрозна с сочувственным видом. – Космоплавателям в долгих рейсах скучно. Делать особо нечего, разве что слушать такелаж и выдумывать всякую ерунду. Такелаж поет, ты ведь это знаешь?

– Начинается, – пробормотал Тиндуф, вытряхивая пепел из трубки.

– Дрозна не ошибается, – возразила Сурт и втянула щеки так, словно они были из такой тонкой материи, что можно проткнуть пальцем. – Какой только чуши я не наслышалась, и не про одни лишь шарльеры. Послушать некоторых разумников, так на них всех однажды нападала «Рассекающая ночь». – Она сложила руки на груди. – А я вот даже не уверена, что Боса Сеннен существует. Может, когда-то, давным-давно. Но теперь она просто имя, на которое люди сваливают неудачи и чрезвычайные случаи. Иногда корабли не возвращаются из Пустоши, это правда. Но для такого есть миллион причин, не обязательно связанных с Босой Сеннен.