Искусство ремонта для улучшения даже носит особое название – кинцуги (буквально «золотое соединение»). Первые упоминания о кинцуги относятся к XV веку: тогда сёгун Ашикага Йошимаса послал в Китай для ремонта разбитый чайный сосуд. Согласно традиции, сосуд был возвращен с неэстетичными железными заплатками. Сёгун выразил неудовольствие, и японские мастера предложили починить сосуд при помощи заметных стыков из покрытого золотом лака. Эти стыки стали новым украшением первоначального произведения искусства. С тех пор у сёгунов появилась привычка не выбрасывать разбитые керамические предметы, а давать им новую жизнь, подчеркивая, а не скрывая повреждения.

Успех кинцуги был так велик, что некоторые коллекционеры, особенно занимавшиеся чайной церемонией, намеренно били посуду, чтобы потом ее украсили золотые прожилки. Даря предметам вторую жизнь, кинцуги также воплощает мысль, что человек, переживший драмы, сломавшийся, но возродившийся, интереснее нетронутого, защищенного от превратностей бытия.

76

Она борется за жизнь. Они попали в плен к индейцам, привязавшим ее к столбу. Появляется индейский вождь с большим ножом и подносит острие своего оружия к вырезу блузки очаровательной пленницы; та прерывисто дышит, грудь вздымается, вследствие чего от корсажа отлетает пуговица.

– Снято! Оставляем! – раздается голос режиссера. – Отвязывайте Сабрину.

Ассистенты освобождают актрису, и та первым делом требует бокал шампанского, чтобы справиться с эмоциями; актер, играющий вождя индейцев, пользуется передышкой, чтобы попросить у нее автограф.

Среди присутствующих Сабрина узнает профиль Люси.

– Вы всегда застаете меня в деликатные моменты, – произносит с иронией актриса. – В прошлый раз меня собирались пытать злодеи-судьи Людовика XIV, теперь меня поймали не менее похотливые индейцы.

– Разве жизнь – не бесконечно повторяющийся сценарий?

– Забавно, слово в слово речи Габриеля Уэллса. Он высказался бы именно так. Как, кстати, продвигается ваше расследование его гибели?

– Продвижение есть.

Вокруг них активизируется и начинает нервничать съемочная группа: реквизиторы, звукооператоры, гримеры.

– Сабрина, тебе хватит на отдых десяти минут? – спрашивает режиссер.

Актриса застегивает блузку.

– Двадцать минут! Идемте в мой трейлер, мадемуазель Филипини, там можно спокойно поговорить.

Она приглашает ее в просторный дом на колесах, отделанный изнутри фальшивыми деревянными панелями.

– Спасибо, что снова уделяете мне время, – произносит Габриель-женщина.

– Сама не знаю, почему меня так к вам влечет! – И Сабрина, застав Габриеля-женщину врасплох, тянется к нему. Он не ожидал, что его/ее возжелает женщина, пусть даже и бывшая невеста.

– Я тронута, но…

Он отшатывается, но Сабрина неотвратимо надвигается.

Сначала за ним ухлестывает родной брат, потом издатель, а теперь его бывшая! Габриель-женщина не ожидал такого поворота. Только теперь до него доходит, почему Люси было так трудно допрашивать подозреваемых.

– Стоило мне вас увидеть, как я поняла, что между нами существует невидимая связь.

Актриса тянется губами к его губам.

– У нас мало времени, – говорит она. – Поцелуйте меня.

– Дело в том, что я… Я веду расследование…

– Я вам не нравлюсь? Все мужчины обо мне мечтают, плакаты со мной в неглиже висят в комнатах всех…

– …юнцов и водителей-дальнобойщиков, знаю, но я не то и не другое, – напоминает Габриель-женщина.

– Хватит изображать недотрогу! Целуйте, и дело с концом!

Не давая Габриелю понять, что творится, актриса впивается своими пышными губами в его/ее губы. Он узнает этот рот, но теперь, когда он – женщина, испытывает несколько иные чувства.

«Я проделал в расследовании тот же путь, что Люси, – думает он, – допросил тех же свидетелей и не нашел ничего убедительного, никакой новой информации. Я не лучше, чем она, в ее теле. Единственная разница в том, что она лучше умеет держать людей на расстоянии».

Выбившись из сил, он послушно приоткрывает рот и получает поцелуй, от которого заливается густой краской.

– Какая вы робкая!

– Я… Я расследую убийство Габриеля Уэллса.

– Сказано вам, это Муази, зачем вы снова меня об этом спрашиваете? Расслабьтесь, вам понравится, обещаю.

Сабрина заключает его в пылкие объятия, но, как замечает Габриель-женщина, мышцы тела, в котором он пребывает, не позволяют ему принимать ласки. Находись он в мужском теле, все получилось бы, хотя еще неизвестно, захотелось бы ему? Тем временем Сабрина опрокидывает его на спину и блокирует коленями руки.

– Мы все хотим одного и того же. Это стоит за любым нашим поступком. Нам подавай поцелуи, любовь!

Габриель-женщина неуклюже сопротивляется, но актриса ласкает ему/ей через одежду грудь, начинает его/ее раздевать.

Не хватало, чтобы меня изнасиловала моя бывшая!

Он пытается увернуться, крутит головой, загораживается локтем – и вдруг испытывает приступ чудовищной боли. В этот раз болит не живот, а голова. Кажется, черепная коробка вот-вот лопнет. Он издает вопль, все тело пронзает током.

– В чем дело? Что случилось?

– Мигрень… – лепечет он.

Актриса мигом прекращает натиск и идет за лекарством.

– Со мной тоже так бывает. Кошмар! Очень вам сочувствую.

У Габриеля-женщины ощущение, что в голове у него орудуют отбойным молотком. Он кладет в рот несколько таблеток и проглатывает, запивая водой.

– Мне надо идти. Простите за беспокойство.

– Вы уверены, что сможете идти?

– Я справлюсь, спасибо.

Он с трудом встает, поддерживаемый сильной рукой Сабрины, шаткой походкой покидает домик на колесах и добирается до «смарта» Люси. Лекарство помогает мало, виски захлестывает горячей лавой. Он едет, то и дело жмуря от боли глаза. Вот что значит иметь тело! Он добирается до дома медиума и валится на кровать. Сбежавшиеся кошки урчат у его головы.

От кошек исходят волны, облегчающие боль, но этого мало, чтобы совсем прийти в себя. Он встает, чтобы задернуть шторы и выключить свет, потом снова ложится, сопровождаемый кошками. Он предполагает, что это «глазная мигрень»: боль причиняет малейший шум, даже самый слабый свет. Сигналы тревоги, подаваемые его прежним телом, он умел распознавать, в сигналах же тела Люси совершенно не разбирается.

– Надеюсь, вы не вывели из строя мою телесную оболочку! – вмешивается медиум, висящая под потолком, к восторгу почуявших ее кошек.