высокими показателями умственного развития. Правительства крупных стран финансировали научные исследования в области контроля рождаемости, чтобы улучшить качество жизни на доживающей свой срок планете.

Комитет хотел исключить из человеческого лексикона такие понятия, как «генетические заболевания» и «задержки в развитии». Многие болезни, которые критически сокращали длительность жизни, передавались из поколения в поколение, более того, многие пары сталкивались с половой несовместимостью, отчего вообще не могли иметь детей или рождали больных, потому что имели схожий генный материал, что приравнивалось к деторождению в рамках инцеста.

Новые исследования ученых, которые взяли за основу не слишком популярную в двадцать первом веке теорию о феромонах, синтезировали особый ген, который в обязательном порядке вводился в структуру ДНК всех зарегистрированных граждан в восьмидесятых годах. Многие жители наиболее развитых стран охотно шли на эту процедуру, потому что верили в научный прогресс и были заворожены громкими обещаниями правительств изменить генофонд к лучшему.

Результаты не заставили себя долго ждать.

Новый ген прижился у 98 % населения, что, безусловно, являлось позитивным результатом, погибших в те годы называли «бракованными», этот термин был принят обществом без особых протестов, потому что, согласно опубликованным материалам, эти люди изначально имели врожденные отклонения. Носители гена в то время были представителями разных возрастных категорий, но все равно проходили процедуру полного скрининга организма, исследования обоих полушарий мозга, а также отправлялись на недельный психологический ретрит, где изучался их темперамент, тип привязанности, предпочтения, половая конституция и даже предрасположенность к выбору будущей профессии у детей среднего и старшего школьного возраста. В современном мире после достижения половой зрелости подростки регулярно подвергались подобным проверкам, а финальная процедура проводилась с потомками носителей гена за неделю до восемнадцатилетия – теперь именно в этом возрасте граждане достигали возраста согласия.

Непосредственно в день совершеннолетия каждый участник программы был обязан явиться в регистрационный пункт по месту жительства. После заполнения последних документов граждане получали нестираемый штамп на запястье с именем так называемого «соулмейта» – родственной души, человека, который по всем показателям обещал стать идеальным партнером для построения семьи в будущем. У таких пар и так было максимальное совпадение по всем параметрам, но, чтобы еще больше подтолкнуть население к правильному выбору и пресечь попытки сопротивления эксперименту, удачно прижившийся ген позволял на уровне феромонов испытывать необъяснимое желание быть рядом с подобранным партнером. В соулмейте привлекало абсолютно все: запах, внешность, голос; непосредственная близость вызывала чувство, близкое к эйфории, в то время как разлука могла вызывать сильнейшую тоску, а большое расстояние – физическую боль.

В наши дни юноши и девушки уже не должны были проходить процедуру генной модификации, так как данный ген, названный «соулмейт», теперь передавался из поколения в поколение.

Безусловное большинство видело в новых правилах исключительно положительную тенденцию, хотя, как и в любое другое время до этой революции в генной инженерии, повсюду были протестующие: люди, которым не нравилось, что их лишили свободы выбора партнера. Стоит отметить, что ни одна из стран, принявших участие в данной программе, не приняла закона, обязывающего создавать семью со своим соулмейтом. Это все еще носило добровольный характер, и люди были вольны не следовать рекомендациям.

Будучи подростком, я не слишком хорошо разбиралась в том, как именно это работало, так же как большинство людей не понимали, каким образом из нулей и единиц рождались компьютерные программы. Мы воспринимали новые правила игры как само собой разумеющееся, потому что те, кто помнил прежний уклад жизни, умерли несколько поколений назад.

– Вы никогда не задумывались о том, что все это полнейшее лицемерие? – оратор откинул с потного лба прилипшую прядь вьющихся темных волос. – Имеют ли эти безумцы право называть этот чертов ген «соулмейтом»? С английского это слово переводится как «родственная душа», но как много там от души? Не кажется ли вам, что нас спаривают друг с другом, как животных, в надежде вывести идеальную породу? Эта программа в действительности не оставляет нам выбора, что бы нам ни говорили с экранов телевизоров.

Толпа одобрительно загудела.

– Мне повезло, но я знаю, что многие из вас имеют на запястьях имена людей, которых, возможно, вы бы скорее убили, чем пошли с ними под венец, – увидев, как его аудитория снова одобрительно подняла кулаки в воздух, парень на сцене широко улыбнулся. – Разве это похоже на выбор души? Разве ваша душа испытывает физическое влечение к человеку, имя которого теперь не вывести с руки никакими средствами? Ваша душа заставляет вас находиться поблизости, потому что расстояние начинает причинять боль? Ваша душа, от природы стремящаяся к свободе и полету, желает вам смириться и подчиниться зову плоти?

Что-что, а говорить громкие речи этот парень явно умел. С этим сложно было поспорить.

В своих словах он упомянул о везении, явно намекая на то, что на его запястье не было начертано чье-либо имя. Как и любая другая система, новая программа давала сбой время от времени, и некоторые носители гена не имели соулмейтов. Чаще всего это было связано с неспособностью иметь детей, в крайне редких случаях эти люди просто-напросто имели какой-то дефект развития, а значит, считались «бракованными» в новых реалиях. Процент представителей этого слоя был ничтожно мал, счастливые обладатели родственных душ им сочувствовали, в то время как они сами считали это исключительной особенностью, которая дает им право не играть по правилам нового утопического общества. Одной из таких была моя старшая сестра, которой перед ее совершеннолетием поставили диагноз «бесплодие».

– Нас клеймят, словно скот, а мы должны покорно сложить руки? – еще громче закричал в микрофон лидер сопротивления, практически оглушая меня, несмотря на то, что звук его голоса посылал приятные вибрации по моему телу.

– Нет! – синхронно кричала толпа в ответ.

– Где гарантии того, что они не начнут вмешиваться в наши жизни еще больше? Выбирать, где нам учиться и кем работать, решать за нас, что хорошо, а что плохо? Мы и на это будем согласны?

– Нет!

– Мы должны бороться, друзья, – юноша чуть понизил голос, звуча вкрадчиво. – До тех пор, пока в наших рядах остались здравомыслящие люди, которые не согласны быть частью кем-то придуманного великого замысла по уничтожению нашей воли, мы должны бороться. Пока это в наших силах.

– Да!

Оскал, появившийся на лице оратора, казался немного жутким, но для меня его лицо все еще было самым прекрасным из всех, что я когда-либо видела. Наши взгляды наконец встретились, и меня начало лихорадить. Его кадык дернулся, как только он посмотрел на меня, выделяя из толпы протестующих.

Я знала, что Антон Елизаров, лидер сопротивления в нашем