– Почему я должен быть счастлив? – От прежних кошачьих повадок и ленцы в тоне не осталось и следа. – Мы жертвы эксперимента, который вышел из-под контроля, у нас нет свободы воли, нас превратили в животных, которые спариваются по указке. Когда мы находимся рядом, мы оба сходим с ума из-за сраной модификации наших генов. Нас заставляют думать друг о друге. Хотеть друг друга. Но наш ли это выбор?

Антон отвернулся, собираясь продолжить свой путь.

– Подожди, – снова окликнула я.

– Хочешь миленько поболтать со мной о свадьбе, Левицкая? Обсудим цвет букета и рюшечек? – Антон вытащил из кармана куртки пачку дешевых сигарет и закурил, прищурив глаза, чтобы спрятать их от едкого дыма. – Ты же была сегодня на митинге, я видел твое хорошенькое личико в толпе, хотя вынужден признаться, что мое тело, особенно та его часть, что находится внизу, почувствовало тебя еще до того, как ты приблизилась к сцене, – очередная провокация. – Я это к чему: ты еще не поняла, что все эти игры сумасшедших ученых не для меня? За те годы, что я тебя игнорировал, до тебя не дошло, что мы не будем вместе? Не унижайся. Иди домой и ешь торт, мой тебе совет.

Я понимала, что он острит специально, чтобы меня задеть, но от того его слова не стали казаться менее обидными. Мне не так часто приходилось ввязываться в споры с прожженными демагогами, поэтому я понятия не имела, какой тактике следовать в разговоре с Антоном. Решив, что просто буду игнорировать неугодные мне моменты, я собралась с духом.

– Я не просила твоих советов, – педагогически строгий тон я позаимствовала от матери. – Ты слишком суров к новому обществу. Никто не обязывает тебя жениться на мне, ты можешь не переживать на этот счет.

Сделав глубокую затяжку, парень шагнул в мою сторону. Между нами были жалкие два метра, но для тела и разума, которые стремились быть к этому человеку настолько близко, насколько это вообще было возможно, это расстояние казалось километровым.

– Ты не вдупляешь, да? Это же фикция. Лукавство. Попытка сделать вид, что они стараются исключительно для нас, – Антон сплюнул на землю. – А на деле – это западня. В итоге никто не отказывается от своих соулмейтов. Ты видела присутствующих на митинге? Большинству наших последователей еще просто нет восемнадцати. Совершеннолетних отказников всего несколько. За два года наши ряды пополняются ровно настолько, насколько редеют: как только подростки получают святое клеймо на ручонку, они бегут под юбки к своим девочкам.

– Но ты не такой, да? Хочешь во всем быть первым? Раз уж идти, так до конца? – язвительно прошипела я в ответ.

– Ты просто не понимаешь сути вещей.

– Так объясни! – взмолилась я, раскинув руки. – Объясни, что происходит в твоей голове? Какого черта ты устраиваешь подобные сцены? Зачем врешь своим последователям, что у тебя нет, как ты говоришь, «клейма»?

– Потому что так проще. Так задают меньше вопросов, – его голос стал ниже, и Антон сделал еще один шаг вперед. – Ты должна понимать. То, что сидит во мне с рождения, не хочет отказываться от тебя. И никогда не хотело, Ева, но это, – он указал пальцем на свою голову, – знает, что может быть по-другому. Что чувства могут быть искренними.

– Откуда? – возмутилась я. – Откуда ты можешь это знать?

Елизаров бросил бычок в мамину клумбу и за два шага сократил расстояние между нами. Тело само потянулось ему навстречу, стоило парню подняться практически до последней ступени: так разница в росте нивелировалась, и мы могли смотреть прямо друг другу в глаза. Его рука дернула меня за талию, прижимая мое тело вплотную к его. Волна удовольствия пробежалась по моему позвоночнику, каждая часть моего существа словно пела о том, что я наконец оказалась на своем месте: мне было плевать на то, насколько грубыми были прикосновения Антона, его близость словно могла залечивать синяки на коже.

– Я знаю это, потому что влюбился еще до того, как увидел твое имя на запястье в день своего совершеннолетия, – он практически прорычал это мне в губы. – Я был совсем ребенком, но я потерял голову, я не мог спать и есть, я просто сходил с ума, понимаешь?

Наверное, в моих глазах промелькнуло понимание, и, заметив это, он рассердился еще больше.

– Ты злишься, потому что не можешь быть с любимой девушкой из-за меня? – это бы все объяснило, это давало бы ему право так себя вести, но осознание горькой правды оседало горечью в желудке.

Он встряхнул меня, отгоняя мое наваждение.

– Я влюбился в тебя, Левицкая, – его табачное дыхание согрело мои губы. – Мне было восемь, и я еще не достиг половой зрелости, поэтому чертов ген тут был ни при чем. Я влюбился в тебя просто так, потому что ты была умной и красивой девочкой, потому что ты задирала нос и не давала себя в обиду. Задолго до того, как получил клеймо с твоим именем.

Антон будто хотел меня оттолкнуть, но отчего-то прижимал к себе еще сильнее, пока в моей голове взрывались снаряды. Влюбился. Влюбился в меня.

– Но я тоже влюбилась в тебя уже давно, до метки, – выдохнув, прошептала я, пытаясь прочитать выражение его лица, чтобы понять, что он мог сейчас чувствовать.

Его взгляд был затуманен, я видела в остекленевших глазах безумца свое отражение, но больше ничего, что могло бы приоткрыть для меня завесу тайны: почему, испытывая ко мне искренние чувства, он не хочет ответить взаимностью на мои?

– А ты можешь вспомнить, когда именно? – Антон горько усмехнулся.

– Не знаю, мне было пятнадцать или шестнадцать. Незадолго до того, как ты начал встречаться с моей сестрой, – точнее я сказать не могла.

– Могу тебе помочь, дорогая, – елейным голосом произнес он. – Твои чувства ко мне проснулись в день моего восемнадцатилетия. Я сразу же заметил, как изменился твой взгляд, как от прежнего снисхождения и закатывания глаз не осталось и следа. Ты стала заглядывать мне в рот, но в тебе говорило не твое сердце, а сраный ген, который стал откликаться на мой после того, как меня заклеймили.

– И ты решил начать встречаться с моей сестрой назло мне?

– Назло системе. У нее не было клейма, она имела свободу выбора, и мне казалось, что это решение проблемы: быть с человеком, который видит в тебе – тебя, а не подходящий для размножения объект. Мы довольно быстро поняли, что дружить нам гораздо интереснее, чем трахаться, но у этих отношений был определенный плюс: я был вхож