небольшом южном городке, лукавил, когда говорил, что ему повезло не иметь клейма с именем соулмейта на своем запястье. Он прятал под кожаным браслетом мое имя, ведь сегодня, в день моего совершеннолетия, на моей руке появилось его.

Не было ничего романтичного в том, чтобы найти родственную душу в лице человека, который протестовал против новой системы. Еще хуже: он был бывшим парнем моей сестры.

* * *

С кухни тянуло специями для запекания курицы, ровный круглый торт с восемнадцатью свечами ждал своего часа на рабочей столешнице: домашние готовились к празднику в мою честь, не замечая моего совершенно не праздничного настроения. Мне удалось отмыться от запаха гари после сегодняшней демонстрации, я даже послушно оделась в приличное платье перед приходом гостей. Семья Елизаровых все еще была вхожа в наш дом, несмотря на недавнее расставание Антона и Вики, моей сестры: наши отцы дружили со школьных времен, а разрыв их детей прошел без лишних драм, поэтому никто и подумать не мог о том, что последний человек, которого я хотела бы видеть на своем дне рождения, – это бывший парень моей сестры. К тому же никто пока даже не догадывался, что мы были предназначены друг другу еще два года назад.

Похоже, Антон не считал нужным посвящать своих родителей в свою (или, лучше сказать, нашу) маленькую тайну и отчего-то решил, что с ролью гонца, приносящего плохие вести, я справлюсь гораздо лучше него. Оставалось лишь надеяться, что мне не решат публично отрубить голову.

Чтобы скрыть главную причину своего сегодняшнего состояния, я повязала вокруг запястья ленту нежно-голубого цвета, в глубине души надеясь, что расспросы о соулмейте подождут до утра, когда семья Елизаровых уже отчалит восвояси. Мне не хотелось становиться участницей тупого реалити-шоу и слушать охи и ахи от гостей под надменным взглядом Антона, который, конечно, будет чувствовать себя победителем в собственной идиотской игре, затеянной задолго до того, как я узнала, что являюсь в ней вторым недостающим звеном.

Все же обожают расхлебывать за другими дерьмо? Чем я хуже?

Простым движением штампа с перманентными чернилами Антон Елизаров стал огромной нарывающей занозой в моей заднице. Я помнила его еще с начальной школы, потому что он был красивым кудрявым мальчишкой с приклеенной к лицу улыбкой, такой широкой, что иногда казалось, будто уголки его губ привязаны к ушам на бантики. Тогда я была неказистой светловолосой девочкой, к тому же щербатой на один зуб, что сильно влияло на мою дикцию, и Елизаров отказывался со мной играть, потому что я, по его мнению, еще не доросла.

А когда доросла, Антон уже вовсю играл с моей сестрой за закрытой дверью в ее комнате, да так громко, что я предпочитала спать в наушниках. Хоть я и не была беспросветно влюблена в него всю жизнь, но лет с шестнадцати его близость с другими девчонками стала причинять боль, и я сбегала из дома к друзьям, лишь бы не видеть его насмешливых карих глаз. Только сейчас, когда я осознала масштаб проблемы, до меня дошло, что все это время его украдкой брошенные взгляды были очередной провокацией обезумевшего кукловода, который возомнил себя Базаровым двадцать второго века.

Все эти долгие два года, пока я рыдала в подушку, он прекрасно знал о том, что его имя появится на моем запястье, но ни разу даже не попытался намекнуть, что мои чувства взаимны и естественны, что стыдиться мне было нечего. Все это время рядом со мной не было ни одного человека, с которым я могла бы разделить свою боль, а тот единственный, кто мог меня поддержать, причинял еще больше страданий.

Влюбиться всегда неловко. Влюбиться в парня старшей сестры (пусть с недавнего времени и бывшего), в сына друзей семьи – практически катастрофа. Влюбиться в человека, который стремится уничтожить систему, благодаря которой я могла бы быть счастлива с ним до конца своих дней, – апокалипсис. Не мирового масштаба, конечно, но в моем внутреннем славном мирке теперь взрывались ядерные бомбы.

В этом доме никто и никогда не жаловался на мягкость мебели в гостиной, но сейчас диван, на котором мне было велено оставаться, чтобы не мешать на кухне, казался набитым гвоздями, потому что кожу начинало неприятно колоть. Это могло значить лишь одно – семья Елизаровых приближалась к порогу нашего скромного жилища, и мое тело протестовало против того, чтобы я продолжала сидеть в оцепенении, вместо того чтобы вприпрыжку бежать навстречу любви всей своей жизни.

Звонок в дверь не заставил себя долго ждать, и мое сердце оборвалось.

– Ева, открой дверь, у меня заняты руки! – нетерпеливо крикнула мать, продолжая звенеть посудой.

Я двинулась в сторону прихожей на негнущихся ногах, пытаясь нацепить на себя дружелюбную улыбку и скрыть тремор в руках. Родители дали мне библейское имя, которое переводится как «дающая жизнь» и «озорная» с иврита, что сейчас казалось насмешкой, потому что от жизни во мне оставались слабенький пульс и дыхание через раз, а от озорства – желание сбежать с собственного праздника или притвориться мертвой, чтобы никто меня не трогал до приезда полиции и «Скорой помощи».

Жизнерадостная Полина Анатольевна и всегда серьезный Евгений Иванович, которого практически не было видно из-за огромного букета, тепло со мной поздоровались и прямо на пороге вручили подарок, который я пообещала открыть чуть позже. Они мгновенно потеряли ко мне интерес и оставили меня наедине со своим сыном, ведь мой день рождения, очевидно, был лишь формальностью для того, чтобы зайти в гости к старым друзьям, но я нисколько на это не обижалась, прекрасно понимая, что «детские» праздники всегда имели одну-единственную цель – развлечь редко выползающих из рутины взрослых.

Антон смотрел на меня прямо и достаточно долго, чтобы выжечь все мои внутренности, которые и так, казалось, начали перемещаться по моему организму в хаотичном порядке, толкая меня сделать шаг навстречу. Непрекращающийся зуд в конечностях уже сводил с ума, и я всего на мгновение представила, как глотку отпустит, если я наконец дотронусь до чуть загоревшей кожи человека, стоящего напротив. Человека, который продолжал молчать.

– Привет, – глухо прошептала я.

Елизаров кивнул и также молча прошел внутрь дома. Его напускное равнодушие не помогло скрыть от моих глаз одну важную деталь – парень тоже дрожал. Наверное, Антон презирал это чувство и винил позорное клеймо с ненавистным ему именем за то, что он не мог держать себя в руках, когда между нами было меньше метра.

Никто не заметил того, что я задержалась в прихожей несколько