Он на минуту остановился, собираясь с разбежавшимися мыслями.

– Конечно, это мнение дилетанта, но и дилетанту не возбраняется высказывать свое мнение… Вот еще Сократ говорил, что человек творит зло от непонимания! А чтобы все понимали и были в знаниях на уровне своего времени – такого не будет никогда, поэтому всегда будет зло, всегда будут «волки». Все люди в цивилизованном мире по уровню понимания, по знаниям, разбросаны по векам, живут в разных веках. Сплошь и рядом встречаются такие, которые находятся в первобытном состоянии, в каменном веке, хотя живут с телевизором. Питекантроп у телевизора или с магнитофоном!.. Не правда ли – это не забавно, а реальность!..

– Ловко же ты подвел! – воскликнул Витька. – А ты силен! Только ты, наверное, в чем-то не прав…

– А в чем?! Скажи!

– Да, нет, я сказать не смогу. Но ты, я думаю, не прав.

– Ха-ха! Ты молодец, Витька! Как собака, не в обиду тебе будет сказано, которая смотрит умными глазами, все понимает, а сказать не может! – рассмеялся Тимофей. – Или ты из духа противоречия! Критикуешь и нападаешь на то, что не можешь понять? Удобная позиция! И умным и смелым слывешь – как моська… Зинаида Ивановна, что такое счастье? – переключился он на начальницу.

Зинаида Ивановна, не ожидая такого вопроса, задумалась.

– Я полагаю, это состояние, когда человек всем доволен.

– Вы говорите – всем довольный человек! Ну, это что-то среднее между животным и полуидиотом. Полнейшие идиоты – и те чем-то недовольны, с претензиями. Некоторые из них «Наполеоны» или какие-нибудь другие знаменитости. Ну, таких, с претензиями, держат в соответствующих лечебницах…

– Тимофей, я, наверное, неправильно выразилась. И незачем меня экзаменовать. И потом – что это за разговоры? Здесь, в тайге, такие вопросы не решаются!

– А где решаются?.. Ну а все-таки!

Защищая начальницу от настырности Тимофея, в разговор снова вступил Витька:

– Это когда человек находится в равновесии, не в разладе с самим собой.

– Равновесие, Витя, хорошее состояние, но в нем есть доля скотского. Правда, в этом скотском состоянии приятно находиться. Гораздо тяжелее и неуютнее в диссонансе – разбит и физически и душевно. В такие минуты, в депрессии, только и начинаешь понимать людей, ударяющихся в запой. Конечно, такое бегство от страданий – удел слабых. Но ведь наши страдания – это же часть нашей жизни, и, уйдя от них, мы не познаем сей мир в полноте. Одиссей, которого не зря называли хитроумным, и страдание получил, и жизнь сохранил, когда велел привязать себя к мачтеи так слушал пение сирен. Вот он, путь к познанию мира! Удел сильных – терпеть, слабых – хитрить, хилых – впадать в животное состояние. Счастье человека – в страдании!.. То счастье, о котором вы говорили, – обратился он снова к начальнице. – Это скотское состояние радостного упоения жизнью. И омрачится оно только в конце жизни. Только тогда наступит момент страдания: тот скот осознает, что умирает, и будет дико выть, метаться, трястись, продавать все и всех, налево и направо, лишь бы только жить, и будет страдать, но это уже будет плата за его скотское счастье. Платить же приходится за все. Так жизнь устроена!.. А так что мы видим?! Голодный – страдает, наелся – тоже. Влюбился – страдает от неразделенности любви, имеет ответное внимание, то теперь страдает от ревности, страдают от зависти и злобы, от честолюбивых несбывшихся надежд, а если они сбылись, то страдают, что не могут достигнуть невозможного!.. Сплошь страдания!

– Ну а тот, который будет всю жизнь страдать, он что же умирать будет счастливым, без страданий?

– Вот тут, Витя, у меня слабое место! Тот тоже будет страдать, что умирает, но, я думаю, по-другому. Он устанет от такой жизни, от страданий, а это немаловажный фактор. И ему не так страшна будет смерть. Это же приходит не с возрастом, а от пережитого…

– Ну, ты хорош! – рассмеялся Витька. – Тебе пора лекции читать!

– Витя, о чем он говорит? – тихо спросила Тонька Витьку, однако этот вопрос услышали все.

– Я переведу тебе, – насмешливо сказал Витька, но Тонька не заметила его иронии. – Он сказал: «Если ты хочешь иметь приятный и всегда свежий цвет лица и нравиться всем, то не стремись напрягаться, особенно умственно. Будешь невежественной, глупой, но зато любимой и счастливой»…

– Ну, ты переврал! Не говорил я такого!

– А ты не порти человека!.. Да здравствует невежество и да скроется в темных дебрях незнания пышно расцветающая жадность всезнайства! – шутливо выкрикнул Витька.

– Ну, вот – снова ты за свое, – протянула Тонька.

– А ты не слушай его! Счастье – не отрываться от природы! А она, родимая, вывезет в любом случае, – сказал Витька, обернувшись к ней.

Зинаида Ивановна, поняв, что сейчас снова все отыграются на Тоньке, вступилась снова за нее.

– Ребята, хватит! Счастлив, не счастлив – каждый должен жить по своим возможностям и поступать по совести.

– Да-а! – протянул Тимофей. – У всех у нас взрослая жизнь всегда маячит впереди…

– Ты говори только за себя! – не упустил возможности и подковырнул его Витька.

– Ребята, хватит, прошу вас! – повторила Зинаида Ивановна. – Давайте о чем-нибудь другом. Да и с образцами не затягивайте. Вон их еще сколько обрабатывать!

Витька прикрыл своей властью речь Тимофея: мол, кончай умничать, распорядился грузить образцы в ящики. А Володьке он приказал сходить в домик, принести молоток и гвозди, поискать где-нибудь тонкой проволоки, чтобы затянуть ящики.

Володька пробурчал, мол, откуда он возьмет ее, неохотно поднялся с лавочки, на которой сидел молчком во время их разговора. Было заметно, что он не высыпается по ночам, таскаясь и здесь, в поселке, по вечерам на танцы за местными девками, которые тут же облепили его, узнав, что он москвич.

– Немаленький, сообразишь! Нужна тонкая проволока!

Володька поплелся к машине, порылся там в багажнике и вернулся назад с куском проволоки.

– Такую, что ли? – спросил он Витьку, протягивая кусок медной проволоки.

– Ничего, сойдет. А ты говорил – где возьмешь. Сразу нашел. Давай сходи теперь за молотком и гвоздями.

Володька все так же полусонно повернулся и поплелся к их домику.

Они заколотили ящики с образцами, надписали их и составили у стенки домика. Все образцы были готовы к отправке в институт.

* * *

Стоял июльский поздний вечер. Вдали, в стороне поселка, за Витимом, на светлом лунном фоне четко вырисовывался рельеф вздымающейся громады хребта.

Здесь же, на Маме, за поселком, было тихо, спокойно и казалось просторно из-за пойменного, открытого, противоположного берега.

На берегу реки, недалеко от воды, виднелась распластавшаяся на земле бесформенная шевелящаяся человеческая фигура. Но вот фигура замерла, потом распалась на две… Тимофей и Любаша поднялись и, обнявшись, пошли к воде… Под лунным светом, открытые нагие тела, отливающие глянцевой белизной, похожие на призраки, подошли к воде и вместе вошли в нее, теплую и темную… Но она оказалась холодна для разгоряченных тел. Любаша застонала, когда вода коснулась ее ног и поползла вверх… По телу у ней прошла приятная судорога, и, чтобы продлить эти блаженные минуты, она продолжала медленно входить в воду, растягивая мучительное удовольствие. Вода покрыла ее мягкий выпуклый живот и поползла выше… Но тут Тимофей рывком бросился в воду, поднял волну, та ударила ей в грудь, омыла холодом ее… Любаша невольно ойкнула, дыхание у нее зашлось, и она тут же присела, погрузившись до плеч в воду. Вода мягко обняла ее и заскользила по телу. Ее охватило приятное, неповторимое ощущение, как будто кто-то обнял ее, ласковый и нежный…