Эвви повернула голову:

– Серьезно?

– Серьезно.

– Но в сериале они не кубинцы, а венесуэльцы, – возразила Эвви.

– Нет, это не так.

– И что же ты тому парню ответила?

– Ничего. Но мой брат позвонил ему через два дня. Он утверждал, что является представителем юридической фирмы «Родригез и сыновья». И сказал парню, что если тот когда-нибудь задаст еще один такой вопрос, ему предъявят иск на миллион долларов.

– Твой брат адвокат?

– Он не только не юрист, но и младше меня. Ему на тот момент было пятнадцать лет, – пожала плечами Моника. – Просто у него низкий голос. – Эвви рассмеялась, а Моника все не унималась: – Кстати, я хочу, чтобы ты знала, что я не проболталась насчет нижнего белья. Энди начал спрашивать меня, не думаю ли я, что ты спишь с Дином.

Эвви повернулась к ней:

– И что ты сказала?

– Я сказала, что не думаю, но верю в это. Я бы на твоем месте так и поступила.

От смеха плечи Эвви затряслись.

– Держу пари, ему это понравилось.

– Нет, ты не поняла, это правда! Я сказала ему, что мечтаю переспать с профессиональным спортсменом. Ну, с тем парнем, который выходил на поле в костюме талисмана команды в моем колледже.

– Ты спала с талисманом?

– Клянусь богом.

– И как это было?

Моника поколебалась, а затем повернулась к Эвелет:

– Однажды он сказал мне, что будет в постели с головой тигра. Он ожидал, что я откажусь, скажу, что подумаю, или что, типа, это интересная идея.

– А что ты сказала?

– Я ответила: «По моему опыту, для этого дела мне хватит и твоего тела».

Они хихикали, и этот смех эхом отдавался в пустой квартире. Моника повернулась на бок:

– Ничего, если я как-нибудь позвоню тебе и мы сходим в кино или еще куда-нибудь? Я встречаю здесь много парней, но мне нужны подруги, иначе у меня закружится голова.

– Это было бы забавно. Я воспользуюсь твоим предложением, мне тоже нужны подруги, – согласилась Эвви. – Мне не совсем ясно, что произошло. Когда я была замужем, Тим хотел, чтобы у нас были только замужние подруги и женатые друзья. Он думал, что я буду жаловаться людям. В конце концов, проще было не искать, чем искать, так что я перестала даже знакомиться.

– Подожди… чего?

– Да, я знаю. Он был странным.

– Это не странно, Эвви, – возразила Моника. – Это своего рода… эмоциональное насилие.

Эвви начала рассказывать ей истории о том, как она порезала ногу об осколки стакана, о гневе мужа и о его характере. Ей снова и снова чудилось его раскрасневшееся лицо и горячее дыхание. Она рассказала все то, что говорила Дину, о том, как плохо к ней относился Тим. Сказала, что она его не любит и нисколько не скучает по нему. Он был злым, как сказала она Энди. Это звучало почти как диагноз, как если бы вы поставили кому-то лихорадку, изучив с фонариком красное горло.

«Это своего рода эмоциональное насилие».

– Да, – согласилась Эвви. – Я все время говорю, что в один прекрасный день наконец пойду на психотерапию.

– Я за все это, – сказала Моника. – Один из моих знакомых врачей говорил: «Ваша голова – это дом, в котором вы живете, поэтому вы должны периодически делать там ремонт».

– Звучит странно, – отреагировала Эвви.

– Да. Метафоры о психическом здоровье – это своего рода тренд в настоящее время. Я принимаю антидепрессанты с семнадцати лет, так что могу посоветовать тебе, если что-то понадобится.

«Мне действительно кто-то нужен», – подумала Эвви.

Два дня спустя Эвви снова лежала на полу с телефоном в руке, и ее сердце бешено колотилось.

«И лучше не становится, – размышляла она. – Ты могла бы просто сделать это. Просто сделай это!»

Ей было бы сложно точно ответить на вопрос, почему она достала свою черно-розовую бейсбольную перчатку и положила ее себе на бедро.

Углубившись в историю смартфона, Эвви нашла нужный номер, потом выделила его и нажала на значок.

– Алло?

Голос ее мамы всегда был нетерпеливым и потому никогда не звучал в полной мере искренне. Сейчас она, наверное, сидела в своем патио[234] с кошкой на коленях, сдвинув темные очки на макушку. Эвви почувствовала, как дрожит рука.

– Привет, мам.

– Эвви! Я так рада, что ты позвонила! Я уже начала бояться, что ты не получила мое сообщение. Как ты, милая?

– Я в порядке, – ответила Эвви и нервно поскребла ковер пальцами. – Как ты поживаешь?

– Очень занята. Недавно у меня была ярмарка ремесел, и все прошло очень хорошо. Я смотрела очень хорошую пьесу, знаешь, ее давали в прошлом году на Бродвее, сейчас эта труппа гастролирует. Речь идет о романе… Ты знаешь, что я имею в виду!

– Я не уверена.

– Спектакль бесподобен, ты должна это увидеть. Это так трогательно.

Эвви закрыла глаза:

– Послушай, мам, у меня не так много времени, и я хотела бы вернуться к тому, что ты сказала о своем пребывании в Калькассете.

– Конечно! Да, я буду у вас в конце сентября. Какой был бы хороший повод для тебя приехать на обед в Портленд! Кажется, мы не виделись сто лет. Я знаю, что мы обе немного сглупили, не общаясь столько лет.

Эвви сжимала и разжимала кулак, играя с розовыми шнурками на перчатке:

– Не думаю, что на этот раз мы сможем встретиться.

Ответные слова были предварены удивленной паузой:

– А? Ты не в городе?

На секунду Эвелет подумала, что, может быть, на этот раз мама все-таки захочет возвратиться. Она открыла рот, будто собиралась сказать: «Да, да, я в поездке, вот именно». Но она не забыла тот разговор в грузовике Дина на обратном пути в День благодарения, она помнила, как он говорил, что ей следует начать говорить правду хоть кому-то.

– Нет, я не путешествую. Я просто не хочу, мам. Я не говорю, что это навсегда, но давай не сейчас.

– Не совсем понимаю, что ты имеешь в виду.

– Я не хочу сейчас встречаться с кем бы то ни было.

– Не говори глупостей. Я не видела тебя целую вечность. Мы повидаемся и…

– Нет, не сейчас.