пристройками. Первоначально он составлялся под чрезвычайно централизованнную, якобинскую модель государства, хотя само государство как таковое обладало сравнительно ограниченными функциями. Теперь Конституция должна соединить воедино комплекс из коммун, провинций и национального государства.

Легенда гласит, что кучка выдающихся интеллектуалов сочинила нашу великолепную Конституцию в течение одной ночи в кафе «Миль Колонн» возле Театра де ла Моннэ. Сейчас вы этого кафе не найдете. Как память тут стоит несколько хилых деревьев. Так Бельгия обходится со своим прошлым. Но какие бы тощие ни были деревья, мы больше не видим за ними леса.

В 1970 году бельгийская Конституция претерпела существенные изменения. Была создана культурная автономия. Традиционно централизованная Бельгия сделала первый шаг на пути к федерализму. Еще недавно, до этого года, федерализм был грязным ругательством, его произносили только неотесанные фламандские патриоты или «красные» валлонские агитаторы. Страна состояла из четырех языковых зон, каждая коммуна по необходимости была частью одной языковой зоны; изменить это можно было, располагая особым парламентским большинством в две трети и большинством во франкоязычной и нидерландскоязычной языковой зонах при условии, что в голосовании участвует большинство членов. Ни одна зона не могла без предупреждения «украсть» у другой деревушку. Это было окончательным подтверждением языковых границ, установленных восемь лет назад. К этому нужно прибавить два автономных совета по культуре — франкоязычный и нидерландскоязычный. Многие думали, что проблема теперь решена. Но они заблуждались.

В 1980 году бельгийское государство было реформировано. Оно еще больше приблизилось к федеральному устройству. В 1980 году полагали, что конечная цель эволюции достигнута.

В 1988 году, когда я писал первый вариант этой книги, правительство снова реформировало бельгийское государство. Говорили, что конечная цель будет достигнута в три этапа.

В 1993 году, когда я переписывал «Бельгийский лабиринт», у власти было уже другое правительство, которое снова реформировало бельгийское государство. Политики предупреждали, что это еще не конец.

В 2000 году, когда я снова переписывал «Бельгийский лабиринт», уже другие политики сидели в ресторане Коста, и это не имело никакого отношения к дешевому отпуску в Испании. Они толковали о региональном налогообложении, социальном страховании, уточняли статус Брюсселя и так далее.

В 2004 году, когда я опять готовил новое издание «Бельгийского лабиринта», на этот раз франкоязычное, правительство обсуждало предложения новых реформ: разделение системы здравоохранения, разделение треугольника Брюссель — Халле — Вилфорде; звучали голоса о разделении социального страхования и реформе железных дорог, а между тем уже с какого-то времени областям была передана торговля оружием.

В 2005 году я еще раз переписывал книгу. Наступил новый политический сезон спаривания. Предметом полового влечения снова стало разделение БХВ. Нынче на дворе 2011 год, и я снова переписываю свою книгу. Мультатули предупредил бы, что это повествование монотонно. Представители народа по-прежнему кружатся в вальсе, то аккуратно, то наступая друг другу на больные мозоли. Расщепили еще не всё, что можно: разумеется, БХВ, а также детские пособия, отделы юстиции, охрану животных, аварийные фонды и заботу о престарелых.

Будет ли всему этому конец? Нет. И это плохо? Нет. Покуда фламандцы и валлоны живут подле друг друга, они должны договариваться. Если даже они создадут два отдельных государства, они все равно останутся соседями. И хотя все эти склоки ужасно надоели, а хромая конструкция, снова и снова воздвигаемая и надстраиваемая, далека от элегантности, она, вопреки всем ожиданиям, бывает еще достаточно эффективной, в любом случае этот безбрежный словесный поток лучше развалин на полях гражданской войны. С тех пор как я своими глазами видел в благоустроенном хорватском городе Осиек следы от пуль в стенах жилых домов; с тех пор как я увидел деревья, растущие из барочных домов древнего Вуковара на Дунае; с тех пор как я увидел кусты, растущие там, где не осталось ни одной детской жизни, ни одной сербской деревни, — я на коленях благодарю богов за то, что мы, бельгийцы, до сих пор боялись поднимать друг на друга оружие. Потому что по-другому эта трусость называется «бельгийский здравый смысл». Или следует и его подвергнуть расщеплению?

В 1970 году пересмотр Конституции воспринимался как гигантский шаг вперед, решительный отход от старой, унитарной Бельгии. Премьер Гастон Эйскенс полагал, что проблема в общем решена, осталось уточнить лишь несколько деталей. «Решительный отход»? Тут он бесспорно был прав. Но проблема вовсе не была решена, напротив.

Учитывая дальнейшие шаги, которые казались совершенно необходимыми при каждом последующем изменении и которые нужно было осуществлять на минном поле бельгийской политики, это движение было весьма затрудненным, осмотрительным, замедленным. Этим объясняется тот факт, что в период между 1979 и 1981 годами сменилось четыре правительства. У всех была одна цель — реформировать бельгийское государство.

В результате реформы бельгийского государства 1980 года сложилась его структура, действующая и поныне, четверть века спустя. Были упразднены советы по культуре. Сформированы провинции и коммуны. Там, где их не удавалось разделить, они были поглощены «бельгийским лабиринтом».

Провинции привязаны к земле. Валлония настаивала на их создании. Валлоны увязли в трудных экономических проблемах из-за закрытия угольных шахт и упадка сталелитейной индустрии. Они хотели взять в свои руки управление экономикой, чтобы выкарабкаться из ямы. Провинции руководят экономикой, территориальным планированием, жилищным строительством, общественными работами, организацией дорожного движения и тому подобными вещами.

Коммуны привязаны к человеку. Они руководят просвещением, культурой, здравоохранением и тому подобным. Добивались этого прежде всего фламандцы. Им пришлось побороться за признание своего языка и культуры, а в двуязычном Брюсселе нидерландскоязычное меньшинство до сих пор нуждается в защите.

Чтобы еще больше запутать дело, обе группировки выбрали асимметричную госструктуру. Франкоязычная Бельгия выстроилась иначе, чем нидерландскоязычная. Существует регион Валлония и наряду с ним Французское сообщество Бельгии. Весной 2011 года оно сменило название на «Федерацию Валлония — Брюссель». У обоих субъектов есть собственные парламент и правительство. Парламент федерации состоит из 94 членов, парламент региона — из 75. Федерация не уполномочена решать дела немецкоязычного населения, но по провинциальным проблемам они подпадают под юрисдикцию провинции Валлония.

Провинция Фландрия и Фламандское сообщество слиты друг с другом. Существуют один общий парламент и одно правительство для провинции и сообщества. Шестеро из 124 членов фламандского парламента напрямую избираются по желанию любым брюссельцем, для этого даже не нужно быть фламандцем. Почему такое слияние? По оптимистическим оценкам, в Брюсселе живут максимум 3% фламандцев.

Тем не менее Брюссель — столица Фламандского сообщества. И это правильно. В течение более девятисот лет Брюссель был городом либо исключительно нидерландскоязычным, либо с преобладанием нидерландскоязычного большинства. С тем бóльшим основанием это относится к 18