Я по-немецки докладывала зевающему вахману об услышанном. Вахман, пытаясь уточнить какую-либо деталь, снова просил меня выяснить то-то и то-то. Все начиналось сначала. Поляки путали показания, Иван явно лукавил, врал, Василий злился… В общем, проканителились в участке часа два, толку никакого не добились и разошлись наконец восвояси, чему я была искренне рада.

Вот и все новости на сегодня. Сейчас заберусь под одеяло и еще почитаю своего незабвенного Пушкина. Нет, пожалуй, лягу и буду просто думать. О чем? Да о многом. Ведь в думах, в мечтах можно разрушить все самые крепкие замки и оковы, пересечь все границы, побывать в самых заветных местах, встретить самых дорогих сердцу людей.

31 декабря

«Еще одно последнее сказанье…» Последний день уходящего года. Через каких-то несколько часов явится другой – неизвестный. Я представляю его молодым, красивым, приветливым, жизнерадостным, ласковым. Так и хочется крикнуть во весь голос: «Старый мир, дай место новому! Прочь, кровожадный людоед 42-й, уступи дорогу 43-му, быть может более доброму, человечному, прекрасному».

Что ждет меня, всех нас, в наступающем новом году? Какие сюрпризы либо каверзы он готовит? Радость ли долгожданного мира, встречи ли с дорогими сердцу людьми, свидание ли с Родиной, милой, далекой? Или же продолжение ужасной кровавой бойни, горящие деревни, разрушенные города, почерневшие от голода лица? Таинственный 1943 год…

Стрелки движутся. 10 часов вечера. Кончили играть в карты. Настроение – хуже некуда. Смотрю на наших принаряженных молодцов, а вижу совсем иные, родные лица. Дорогие мои братья, как-то вы готовитесь сейчас к этому, самому любимому нашему празднику? Живы ли вы? Суждено ли нам еще когда-нибудь всем вместе, глядя на часы, ждать приход Нового года? Колючая спазма перехватывает горло. Я незаметно удаляюсь в кладовку и плачу там, стоя у черного окна, в невыносимой тоске.

Незаметно стрелка сделала круг. 11 часов. С усилием говорю себе: «Хватит разводить сырость. Пора раскрыть свой „секрет“». Достаю запрятанную в чулане свернутую рулоном «стенгазету», над которой втайне от всех корпела два вечера подряд – рисовала, сочиняла шуточные стишки, – и под удивленные возгласы и смех всех наших домочадцев прикрепляю ее в комнате к стене.

Ну что же, судя по реакции читателей, газета удалась. Правда, вид у нее неказистый – пришлось снова растерзать один из панских бумажных кулей. Да, честно говоря, и содержание не ахти какое – рисунки сделаны неумело, и подписи под ними не блещут искрометным остроумием. Просто я изобразила, как умела, отдельные сценки из нашей теперешней жизни. Хотелось мне, очень хотелось сочинить что-либо на животрепещущую «фронтовую» тему, но побоялась схлопотать неприятностей, – а вдруг заглянет к нам в праздничные дни Шмидт?

Вот некоторые сюжеты:

       Лизка, рыжая кобыла,

Тихо в стойле ржала-ныла:

«Срезал Михель красоту,

Где же хвост мой, май-то, ту?»

       Шмидту говорит Ана:

«Гиб сполна нам броут, пшена.

Венн ду станешь красть и вайтер,

То не будем вир арбайтен!»

       «Гоп!» – вскричала Сима рьяно

И вскочила на барана.

Вражий скот смирился тут же

И от страха сделал лужу.

       Задал Леша всем вопрос:

«Где пришить мне надо „ОСТ“?

– Иль на грудь, иль на плечо,

Иль пониже где еще?..»

Ну и далее в таком же духе. Все хохотали, а Миша с Леонидом рассердились на меня. «Сами же пришили заплатку, – говорил, краснея, Лешка, – а теперь смеются». А Миша наседал на меня: «Почему обо всех написала, а о себе – ничего? Ишь, какая». Я скромно отвечала: «Что же я могу о себе? Вот ты взял бы да и написал. Я же не выскочка, верно?» – «Вот погоди! В следующий раз мы, ту, май-то, сами сделаем газету и всю ее только про тебя распишем», – грозился Миша.

11 часов 30 минут. Явились постоянные наши гости – Михаил, Клава и Нина от Бангера, тоже сразу устремились к газете. Стол уже накрыт. На белоснежной скатерти (простыне) – праздничное меню: грибы, квашеная капуста, винегрет. В кухне, на плите, поспевает картошка, закипает, посвистывая, чайник. Гости внесли свою «лепту» – вареные яйца, консервированные огурцы.

Миша с Леонидом отправились в кладовку, открывать бочонок с пивом – вчера они купили его у Клееманна, уговорили продать им втридорога.

11 часов 45 минут. Мишка прибежал звать на помощь Василия: они оба не знают, как вставить кран. Отправились туда и Клава с Симой. 11 часов 50 минут. Бегу в кладовку и я. Вижу: все пятеро, перебраниваясь, толкутся возле бочонка. Наконец кран вставлен, но… из него ничего не течет. Торопливо снимают кран, поочередно яростно продувают его, снова водворяют на место. Ничего… Переносят бочонок в кухню, на скамейку, поворачивают рукоятку, и… капля за каплей. О горе! Бегу в комнату, чтобы взглянуть на часы… 11 часов 57 минут. Срываем основание крана, подставляем к зияющему отверстию кувшины, чашки, миски и, разливая половину на пол, цедим. 11 часов 59 минут. Все за столом. Мама впопыхах ставит на подготовленное место тарелку с дымящейся картошкой. Василий наполняет кружки пенящимся пивом. Миша подставляет под струю лишний стакан, ставит его на свободный край стола, кладет рядом тарелку с куском хлеба. Это – место Аркадия. Сегодня, как, впрочем, и всегда, он с нами, в наших сердцах. Стоя, поднимаем свои «фужеры» и – наконец… 11 часов 60 минут. С Новым годом, дорогие товарищи и друзья! С новым счастьем!

Да. Немноголюдным было наше застолье, «дубовый» стол не гнулся от обилия яств, не летели в потолок и пробки от шампанского. Но наверное, нигде не произносилось столько тостов, сколько у нас в эту новогоднюю ночь. Чокались со звоном кружками за быстрейшую победу, за скорейшее наше освобождение, за мирное и счастливое будущее. Вспомнили своих близких и подняли тост за братьев и сестер, жен и мужей, за всех родных и любимых сразу. И конечно, не забыли выпить за Москву и Ленинград, за Ярославль и Ржев, а также в целом – за Родину.

Потом принялись петь. Эх и хороши же наши русские песни, а главное, так здорово, слаженно у нас получалось! Наверное, проснулась Эрна на своей половине, и разбудили Гельбово семейство.

Разошлись только в три часа ночи. Мы с Симой проводили своих гостей, а сами еще немножко прогулялись – до железнодорожного переезда и обратно. Новогодняя ночь была по-настоящему праздничной – тихая, искристая, мягкая.

…Да, минуло уже год и