же. Прозевавший – и есть «осел». Игра протекала бурно. Вскоре к нам присоединились Сима и Василий. Хохот стоял такой, что, наверное, Эрна за стеной недоумевала: в чем дело? Отчего это «фофлюхтер руссише» так развеселились?

Почему-то неприглядное звание «осел» прочно закрепилось за Анхен. А она, бедная, так старалась не упустить момент, поминутно дергалась, если замечала, что кто-то нечаянно или умышленно опускал вниз руку (Миша и Василий еще специально ее «заводили»). И все равно оставалась последней. Мы все, еле сдерживаясь от смеха, уже держали пальцы «на стреме», а Анхен все еще продолжала сортировать свои карты. Наконец она замечала неладное, лихорадочно тыкала пальцем в стол. Но было уже поздно. Глядя на ее огорченное лицо, мы прямо покатывались от смеха. В конце концов у меня даже живот разболелся.

Так завершился первый день нового, 1943 года. Завтра опять на работу, но зато послезавтра – снова зоннентаг, снова воскресенье.

3 января

Вот и промелькнули, ушли уже окончательно в прошлое все зимние праздники. Опять тяни лямку от воскресенья до воскресенья. Теперь разве что будем ждать Пасху, но до нее еще так далеко! Сегодняшнее воскресенье прошло как-то сумбурно, Вера не приходила, хотя и обещала. Зато были две женщины из Почкау, по имени Ксения и Настя, и с ними очень красивый, смуглый и чернобровый парень. Этих женщин никто из нас толком и не знает, я видела их однажды лишь мельком в деревенском магазине. Парень, его зовут Степан, из Белоруссии, служил на Западной границе, в первый же день войны был контужен и оказался в плену.

– Я слышал, что вы получаете газеты, – сказал Степан, – нельзя ли посмотреть их?

Получив от Василия кипу газет, он уселся на диван и молча уткнулся в них. Ксения и Настя рассказывали новости. Тетя Таня тоже собиралась сегодня к нам, но немного приболела. На днях она получила от Жени письмо, в котором он восторженно описывает свою нынешнюю житуху: мол, очень ему повезло, живет сейчас лучше, чем в России. Никто им не распоряжается, сам себе хозяин. Недавно он и Сашка Дубоусов ездили с какими-то немками на машине в гости за сто километров. Обещает Женька скоро приехать в Почкау, навестить мать.

Меня досада разобрала от этого известия. Ничего себе – живется ему здесь лучше, чем в России!!! Невольно вспомнились слова Людмилы. А действительно, на какие шиши они здесь так шикуют? – разъезжают беспрепятственно на машинах по Германии, наносят кому-то визиты. Неужели Сашка и в самом деле – грязный подонок, способный строить собственное благополучие на чужом несчастье? Да к тому же совратил к этому Журавлева.

А впрочем, как можно совратить? Ведь у каждого своя голова на плечах. Видно, и сам Женька недалеко ушел от Дубоусова, прельстился на дармовую наживу, с легкостью разменял совесть на чужое барахло.

Вскоре они все трое ушли, а им на смену явился Игорь. Он, как тот «гадкий утенок», все цветет и мужает. Когда мы несколько месяцев назад впервые увидели Игоря – это был хилый, худосочный мальчишка. Сейчас он заметно подрос, раздался в плечах, похорошел лицом. Игорю повезло – он попал на маленький хутор, где живут двое стариков. Хозяин его почти бедняк, взял «восточника» лишь потому, что сам уже не в силах работать. Земли у него немного, всего одна лошаденка и пара коров. Был у стариков сын, да погиб в первые месяцы войны где-то в Алжире. По словам Игоря, хозяева очень привязались к нему, относятся по-человечески и не раз уже заводили разговор о том, что после окончания войны они не прочь взять его за сына, чтобы впоследствии он стал хозяином хутора.

– Ну а ты как на это смотришь? Согласишься? – спросила я тогда Игоря.

Он посмотрел на меня сердито и с обидой, ответил коротко: «Что я – чокнутый?»

Игорь передал нам приветы от Нины и Ольги, а потом сообщил услышанную от пленных англичан новость: в последних числах декабря советские войска одержали крупную победу на Дону. На этом участке фронт продвинулся на Запад на 150–200 километров. Здесь вместе с гитлеровцами потерпели поражение и их союзники – румынские и итальянские войска.

Как раз Шмидт, возвращаясь из деревни, занес нам свежую газету, мы все накинулись на нее. Но к большому нашему разочарованию, ничего похожего на ее страницах не обнаружили. Вся газета пестрела сообщениями о том, как здорово и с каким небывалым энтузиазмом встречали «храбрые немецкие солдаты и офицеры» новый, 1943 год. Как уверены они в том, что именно этот наступивший год принесет счастье победы великой германской нации и поможет окончательно разделаться с большевиками.

Вечером я и Миша направились к Гельбу послушать радио и буквально в дверях столкнулись с Генрихом, который, оказывается, опять нацелился к нам. В руках держал коробку с шашками. Произошла неловкая сцена.

– А мы к вам, слушать радио, – сказал Миша и рассмеялся.

– А я к вам, играть в шашки, – ответствовал Генрих и тоже рассмеялся. – Впрочем, – нашелся он, – я пойду с вами вместе, после того как закончится радиопередача. Мы поиграем еще?

Вот так! Опять пропал вечер. Ну как скажешь этому немецкому мальчишке, что мне совсем не улыбается дуться в карты или двигать взад-вперед шашки, а так тянет почитать!

Да, пленные англичане не ошиблись. В передаче, среди прочих незначительных сообщений, упоминалось о том, что «…на Среднем Дону красные предприняли ряд крупных контратак и временно достигли некоторых успехов. Но доблестные германские воины…». Значит, и здесь началось! Ура! Ура! Ура! Мы с Мишкой не могли сдержать улыбок и, чтобы не шокировать сурового Гельба, поблагодарив, направились к двери. Но Гельбиха, которая, видимо, далека от всего, что творится вне ее дома, не дала нам уйти. Она опять возникла перед нами с подносом, на котором дымился в крохотных чашечках черный кофе и стояла вазочка с печеньем. Пришлось нам опять сесть.

– Не мешает вам этот наш шалопай? – спросила фрау Гельб, приняв обычную свою позу – руки скрещены на животе, голова чуть набок, – с нежностью глядя на Генриха. – Повадился в ваш дом, теперь и в деревню к друзьям не ходит… Если надоест – гоните его.

– Что вы! – сказал, поперхнувшись, Мишка. – Наоборот, нам с ним очень весело. В игры всякие играем… Пошли, Генрих! Вон ей, – он кивнул на меня, – не терпится с тобой в шашки сразиться…

Нахал! Надеется усадить меня с Генрихом за игру, а сам в это время будет наслаждаться «Тихим Доном»! Ну уж дудки!

Но мне так