Я посмотрел на него. Он улыбнулся, но глаза его глядели мрачно и презрительно.

– Все в порядке! – ответил я небрежно, не желая его обидеть. – Будь по-вашему! Но, честное слово, мне все это кажется каким-то дьявольским наваждением!

– Что именно? – спросил он невозмутимо.

– Всё! Танцовщицы, и слуги, и пажи. Их было человек двести или триста. Эти чудесные картины, иллюминация, ужин – всё, говорю я вам! Но самое удивительное, что все они так быстро разъехались!

– Что ж, если называть деньги дьявольским наваждением, то тогда вы оказываетесь правы, – ответил князь.

– Но только деньги не смогли бы обеспечить такое совершенство деталей… – начал я.

– За деньги можно получить все! – прервал он с чувством. – Я давно вам это говорил. Деньги – дьявольский крючок. Не то чтобы Дьявол лично заботился о деньгах этого мира, но обычно он ищет общества человека, который ими владеет. Возможно, он знает, чтó такой человек будет делать с деньгами. Я, конечно, выражаюсь метафорически, но никакая метафора не способна преувеличить силу денег. Не доверяйте добродетели человека, пока не попытаетесь купить ее за круглую сумму наличными! Деньги, мой милый Джеффри, сделали для вас все. Помните об этом! Вы ничего не сделали для себя сами.

– Не очень-то любезно с вашей стороны, – сказал я с некоторой досадой.

– Вот как? А почему? Потому что это правда? Я заметил, что большинство людей жалуется на «нелюбезность», когда им говорят правду. Сказанное мной – правда, и я не вижу в этом ничего плохого. Вы ничего не сделали для себя сами, и от вас ничего не ждут, кроме того… – и он рассмеялся, – кроме того, что сейчас вы отправитесь спать и увидите во сне очаровательную Сибил!

– Признаюсь, я устал, – сказал я, непроизвольно вздохнув. – А вы?

Его взгляд задумчиво остановился на пейзаже за окном.

– Я тоже устал, – медленно ответил он, – но я никогда не избавлюсь от своей усталости, потому что я устал от самого себя. Я не умею отдыхать. Спокойной ночи!

– Спокойной ночи! – ответил я, но не двинулся с места, глядя на него.

Лусио ответил на мой взгляд с интересом.

– И что? – выразительно спросил он.

Я заставил себя улыбнуться.

– И что? – эхом повторил я. – Не знаю, что сказать, кроме того, что хотел бы понять, каков вы. Я чувствую, что вы были правы, сказав однажды, что вы не тот, кем кажетесь.

Он по-прежнему не сводил с меня глаз.

– Раз уж вы выразили такое желание, – медленно произнес он, – я обещаю вам, что когда-нибудь вы узнаете меня таким, каков я на самом деле! Вам, возможно, будет полезно узнать – ради других, кто ищет моего общества.

Я сделал шаг в сторону двери.

– Спасибо за все ваши сегодняшние хлопоты, – сказал я более легким тоном. – Слова не могут выразить всей степени моей благодарности.

– Если вы хотите кого-то поблагодарить, то поблагодарите Бога за то, что пережили этот день! – ответил он.

– Почему? – удивленно спросил я.

– Почему? Потому что жизнь висит на волоске. Нет ничего скучнее и утомительнее светского раута. А если нам удается уберечься от насмешек, то это стоит благодарности, – вот и все! Богу, как правило, приходит очень мало благодарностей, так что вы могли бы выразить ему одну короткую благодарность за благополучное окончание сегодняшнего праздника.

Я рассмеялся, не находя в его словах ничего, кроме обычной иронии.

У себя в спальне я обнаружил ожидавшего меня Амиэля, но тут же отпустил его: выражение его лукавого и угрюмого лица мне претило, и я сказал, что не нуждаюсь в помощи. Сильно утомленный, я лег в постель и заснул, и ужасающие силы, которые вызвали к жизни это блестящее празднество, где я считался хозяином, не показались мне даже сном-предупреждением!

XXV

Через несколько дней после праздника в Уиллоусмире, но прежде, чем светские хроникеры перестали обсуждать его великолепие и роскошь, я проснулся утром, «ощутив себя знаменитым», подобно великому Байрону. Слава не стала наградой за какое-либо интеллектуальное достижение, внезапный героический подвиг или решительный и благородный общественный или политический поступок, – нет! Своей славой я был обязан только четвероногому: Фосфор выиграл Дерби. Он шел на равных со скакуном премьер-министра. Секунду-другую результат казался сомнительным, однако когда два жокея приблизились к финишным воротам, худощавый жилистый Амиэль, облаченный в самый яркий костюм из алого шелка, заставил Фосфора сделать небывалый рывок. Казалось, конь буквально летит над землей. В результате Фосфор одержал триумфальную победу, опередив своего соперника на пару ярдов или даже более.

Гул одобрения усилиям, проявленным на финише, сотряс воздух, – и я стал героем дня и любимцем публики. Меня несколько позабавил конфуз премьер-министра: он довольно тяжело переносил поражения. Мы с ним не были знакомы, я не принадлежал к политическим кругам, и меня ни на йоту не волновали его чувства. Я был доволен, не без сарказма обнаружив, что меня вдруг признали более важной персоной, чем премьер, ведь я был владельцем победителя Дерби! Прежде чем я осознал свое положение, меня представили принцу Уэльскому, который пожал мне руку и поздравил с победой. Все знатнейшие аристократы Англии жаждали со мной познакомиться. Внутренне я смеялся над этой демонстрацией вкуса и культуры тех, о ком поют: «О, джентльмены Англии, кому удобно дома жить»[27]. Они толпились вокруг Фосфора, чей дикий взгляд предостерегал посторонних от всяких вольностей. Однако конь, казалось, ничуть не утомился и, по-видимому, был вполне готов снова пробежать дистанцию с тем же успехом.

Смуглое лукавое лицо Амиэля и его хищные глаза, как у хорька, отталкивали этих джентльменов, хотя ответы жокея на все вопросы были обстоятельны, уважительны и не лишены остроумия. А для меня вся суть события заключалась в том, что я, Джеффри Темпест, когда-то начинающий писатель, а теперь миллионер, стал наконец «знаменит» – просто благодаря тому, что владел победителем Дерби! Или, точнее, знаменитым я стал с точки зрения общества, обретя ту славу, которая обеспечивает человеку внимание «высшего и низшего дворянства», как пишут в рекламных объявлениях торговцев. Такая слава вызывает навязчивую лесть и бесстыдные приставания со стороны demi-mondames[28], взыскующих драгоценностей, лошадей и яхт в обмен на порочные поцелуи их крашеных губ. Вне себя от восторга, я стоял под градом комплиментов, приветливо и учтиво улыбаясь, и время от времени обменивался рукопожатиями с милордом Таким-то, с сэром Никто, с его светлейшим высочеством великим князем Имярек из Пивной страны, а также с его светлейшей Низостью из Мелкого княжества. Втайне я презирал