этих людей с их светским лицемерием, и презирал так сильно, что сам изумлялся. Уходя с поля вместе с Лусио – он, как обычно, оказался знаком со всеми присутствующими, – я выслушал его речь, произнесенную тоном гораздо более серьезным и доверительным, чем когда-либо раньше:

– При всем вашем эгоизме, Джеффри, в вашей натуре есть нечто сильное и благородное, некая сила, способная поднять дерзкий бунт против лжи и притворства. Почему, во имя Неба, вы не покоритесь этой силе?

Я посмотрел на него удивленно и рассмеялся:

– Покориться? Что вы имеете в виду? Хотите, чтобы я сказал обманщикам, что распознаю в них таковых? Сказать лжецам, что вижу их ложь? Дорогой мой, тогда меня сожгут на костре!

– Но ведь это не страшнее, чем гореть в аду, хотя вы не верите в ад, – возразил он тем же тоном. – Но я не предлагаю вам резкими высказываниями оскорблять людей. Оскорбительная откровенность – это не благородство, а просто грубость. Лучше действовать благородно.

– И как бы вы хотели, чтобы я действовал? – спросил я с любопытством.

Лусио помолчал. Казалось, он серьезно, почти мучительно что-то обдумывал, а потом ответил:

– Мой совет покажется вам странным, Джеффри, но все же выслушайте. Дайте волю благородной или, как говорится, донкихотской части своей натуры. Не жертвуйте высоким чувством правоты, чтобы потворствовать чьей-то власти или влиянию, и распрощайтесь со мной! Я полезен вам только тем, что потакаю вашим фантазиям и знакомлю вас с теми значительными и незначительными людьми, с которыми вам хочется познакомиться ради удобства или выгоды. Поверьте, вам было бы гораздо лучше и утешительней в неотвратимый смертный час, если бы вы отказались от этой фальши и бессмыслицы, а вместе с ней и от меня! Позвольте обществу совершать свои безумства без вас, поставьте королевскую власть на ее истинное место и покажите ей, что вся ее помпезность, высокомерие и блеск ничего не стоят и что она сама – ничто по сравнению с доброй душой храброго человека. И, как сказал Христос богатому правителю: «Продай половину своего имения и раздай его нищим».

Пораженный, я молчал, а князь, с бледным серьезным лицом, смотрел на меня в ожидании. Странное чувство, похожее на угрызения совести, зародилось во мне, и на краткий миг я почувствовал смутное сожаление. Это была грусть о том, что, несмотря на огромные возможности делать добро ближним, которые давало мне мое богатство, я оставался в нравственном отношении на одном уровне с легкомысленными людьми из высшего света. Я получал такое же эгоистическое удовольствие от своих поступков, как и любой из них, и был совершенно так же самодоволен, «порядочен», развязен и лицемерен, как они. Эти люди играли свою роль, а я свою, и никто из нас никогда не бывал самим собой. По правде говоря, одна из причин, по которой «модные» дамы и господа не выносят одиночества, заключается в том, что, оставаясь один на один со своим «я», они ощущают бремя скрытого порока и стыда.

Однако мое волнение вскоре прошло, и, взяв Лусио за руку, я ответил с улыбкой:

– Ваш совет, мой дорогой друг, сделал бы честь проповеднику-евангелисту, но для меня он совершенно бесполезен, потому что ему невозможно последовать. Распрощаться с вами значило бы, во-первых, проявить черную неблагодарность. Во-вторых, общество со всем его нелепым вздором все-таки необходимо нам с будущей супругой для развлечения. Более того, титулованные особы привычны к лести, и мы не повредим себе, если присоединимся к общему бестолковому хору. В-третьих, если бы я поступил так, как советовал прозорливый еврей…

– Какой прозорливый еврей? – спросил он, и его глаза холодно сверкнули.

– Христос, разумеется! – ответил я.

Тень странной улыбки промелькнула на его губах.

– Какая, однако, пошла мода на богохульство! – заметил он. – В литературе оно считается признаком блестящего стиля, в свете – остроумия. Я и забыл! Прошу вас, продолжайте! Итак, если бы вы поступили, как советовал Христос…

– Да, то есть если бы я отдал половину своего имущества бедным, меня за это никто не поблагодарил бы и за мои старания все считали бы меня просто дураком.

– А вы хотите, чтобы вас поблагодарили? – спросил он.

– Естественно! Большинству людей нравится небольшая признательность за благодеяния.

– Да, нравится. Да и Творец, который всем дает на этом свете всё, должно быть, ценит благодарность. Но как редко он ее получает!

– Я говорю не о сверхъестественном, – возразил я нетерпеливо, – а о простых явлениях этого мира и о людях, которые в нем живут. Когда человек много отдает другим, он ожидает, что его признают щедрым. Но если бы я отдал половину своего состояния беднякам, то в какой-нибудь газете об этом появилась бы заметка в шесть строчек, а общество только удивилось бы: «Что за дурак!»

– Раз так, не будем больше говорить об этом, – сказал Лусио.

Его морщины разгладились, а в глазах снова зажегся обычный насмешливый огонек.

– Выиграв Дерби, – продолжал он, – вы действительно совершили все, чего могла ожидать от вас цивилизация девятнадцатого века. И ваша награда состоит в том, что теперь вы будете везде востребованы. Можете надеяться в ближайшее время пообедать в Мальборо-хаусе, а если захотите, то небольшие закулисные хлопоты и политические махинации помогут вам пройти в кабинет министров. Разве я не говорил, что вы заберетесь выше всех, как медведь, который успешно добрался до лепешки на вершине смазанного жиром шеста? Зрелище на зависть людям и на удивление ангелам. Что ж, так и вышло! Торжествуйте! Мое великое создание Джеффри! Хотя в действительности вы – величайшее создание эпохи, человек с пятью миллионами и обладатель коня, выигравшего Дерби! Что такое слава умников по сравнению с таким положением, как ваше! Люди завидуют вам, а что касается ангелов – если только они есть, – то будьте уверены, они в изумлении! Слава, которую принесла человеку лошадь, – такое и ангела заставит изумиться!

Он расхохотался и с этого момента уже ни разу не заговаривал о своем странном предложении – расстаться с ним и позволить моей благородной натуре проявить себя. Мне было тогда невдомек, что князь сделал ставку на мою душу и проиграл ее, и что отныне он будет вести себя со мной самым решительным и неумолимым образом, и это продлится вплоть до ужасного конца.

Моя свадьба состоялась в июне, в назначенный день, и прошла со всей пышностью и экстравагантностью, подобающей нашему положению – моему и той, которую я избрал себе в жены. Нет нужды подробно говорить о великолепии церемонии: любая модная дамская газета, в красках описывая свадьбу дочери графа с