декабря (опубликовали письмо двадцать второго декабря), хотя Лавкрафт, должно быть, уже понимал, что ничего не изменишь.

В качестве финального хода Лавкрафт решил прибегнуть к поэзии. Он давно не практиковался в сочинении стихов и все-таки двенадцатого декабря написал трогательное стихотворение из двенадцати строф «Ост-Индский кирпичный ряд»:

На этих подоконниках держится свет дома;

      Это связывает нас с прошлым;

Гавань старых духов, бродящих в поисках чего-то

      По длинным мрачным проходам к знакомому берегу.

Они сохраняют очарование, накопленное годами,

      Как коралл, берут его из нашей жизни, нашего

прошлого, нашей земли;

Красота, знакомая и дорогая мечтателям,

      Но взгляд жестоких глаз ничего не понимает.

Зная, что конец близок, Лавкрафт делает следующий вывод:

Что ж, если огрубевшему веку должно выдернуть

      Эти бриллианты из наряда старого города,

Полагаю, прибрежные улицы навсегда примут

      На удивление опустевший и задумчивый вид.

Это стихотворение вышло в Providence Journal под названием «Кирпичный ряд» восьмого января 1930 года и получило так много положительных откликов, что редактор лично сообщил об этом Лавкрафту78, однако было уже слишком поздно. Приблизительно тогда же склады снесли, а вот городской архив, по иронии судьбы, так и не построили. Вместо этого здесь разбили парк в память о Генри Б. Гарднере – младшем, юристе из Провиденса.

Стихотворение «Ост-Индский кирпичный ряд» Лавкрафт сочинил в разгар неожиданного всплеска поэзии в конце 1929 года. Примерно за год до того появилось отличное «странное» стихотворение «Лес» (Tryout, январь 1929 года), в котором рассказывалось о вырубке старого леса ради строительства города:

Пусть падут леса, но мрак никуда не исчез,

      И вот на месте, где горделиво стоял город,

В трепещущем рассвете не разглядеть ни одного камня —

      Одна только чернота старинного леса.

Возможно, это всего лишь исправленная версия таких ранних поэтических работ с пугающими элементами, как «Изъезженная дорога» и «Заклятый враг», зато написана она умело, и, что еще более важно, здесь Лавкрафт наконец-то начинает применять принципы живого языка поэзии, которым учил Элизабет Толдридж и других.

Еще одно стихотворение, написанное, по всей вероятности, летом79, стало предвестником поэтического наплыва в конце года. Это пародийные эпические стихи объемом в двести двенадцать строк под названием «Послание к достопочтенному г-ну Морису Уинтеру Моу, эсквайру Зитополиса на Северо-Западной территории американских владений Его Величества», которые написаны одновременно и как рифмованное послание к Моу (слово «Зитополис» составлено из греческих корней и дословно означает «Пивной город», намекая на город Милуоки, известный своими пивоварнями), и как прославление 1904 года. Стихотворение, видимо, предназначалось для памятного буклета в честь двадцатипятилетия окончания Университета Висконсина (то есть для встречи выпускников 1904 года), однако буклет обнаружить не удалось, поэтому не могу сказать, напечатали ли там это произведение. Эти стихи в очередной раз подтверждают, что теперь Лавкрафт стал использовать свои некогда любимые героические двустишия в целях самопародии.

Со стихотворения «Аванпост» начинается новая волна поэтического творчества. Стихи оказались не самыми удачными, и Фарнсуорт Райт отказался их публиковать из-за большого объема (тринадцать четверостиший)80. В стихотворении рассказывается о дворце в Зимбабве, где живет «великий король, который боится мечтать». Вдохновили Лавкрафта истории Эдварда Ллойда Секриста, на самом деле побывавшего в Африке на руинах Зимбабве. Как-то вечером в мае 1929 года Лавкрафт повстречался с Секристом в Вашингтоне:

«…и он показал мне всяческие диковинки, включая редкие породы деревьев, шкуры носорогов и тому подобное. Самым интересным предметом был доисторический, грубовато вырезанный идол в виде птицы, которого он нашел неподалеку от загадочных руин Зимбабве (среди остатков исчезнувшей и неизвестной нам расы и цивилизации) в джунглях, по виду он напоминал громадных птиц, нарисованных на стенах этого непостижимого и будоражащего фантазию города. Я сделал набросок идола, ведь от одного его вида у меня сразу появилось множество идей для развития „странных“ сюжетов»81.

В стихотворении не упоминаются никакие птицы или идолы в форме птиц, и все-таки я не сомневаюсь, что хотя бы отчасти оно вдохновлено беседами с Секристом.

И тут снова всплывает фигура Б. К. Харта. Обсуждение «странной» прозы уже почти затихло, когда он вдруг наткнулся на сборник Харре «Бойся темноты!», в котором был опубликован «Зов Ктулху». Рассказ ему понравился, и Харт с изумлением обнаружил, что и сам когда-то жил на Томас-стрит, 7, где по сюжету обитает Уилкокс. В номере газеты от тридцатого ноября в своей колонке Харт сделал вид, будто обиделся («Не верю. Моих собственных призрачных теней, исчезающих с восходом солнца, вполне достаточно для Томас-стрит, и я отказываюсь поверить в существование этих гигантских зловещих тварей из другого мира»), после чего пригрозил: «…я не успокоюсь, пока не объединю силы с духами и упырями и в отместку не схвачу хотя бы одного большого и неизменно появляющегося призрака на пороге его собственного дома на Барнс-стрит… пожалуй, я научу его стонать и бряцать цепями каждую ночь ровно в три часа»82. Ну как после такого Лавкрафт мог не написать «Посланника» как раз в три часа ночи?

Существо, как он сказал, придет ночью в три

Со старого кладбища на холме;

Но, присев погреться у костра,

Я пытался убедить себя, что это невозможно.

Естественно, размышлял я, это просто шутка,

Придуманная кем-то, кто ничего не знает

О Древнем Знаке, оставленном давным-давно

И дающем свободу существам из темноты.

Он на это не намекал, но я все же зажег

Еще одну лампу, как звездный Лев выбрался

Из Сиконка, и часы на башне пробили

Три – и свет костра стал понемногу угасать.

Потом у двери послышался какой-то шум…

И безумие истины поглотило меня пламенем!

Уинфилд Таунли Скотт – тот самый, который называл почти все стихи Лавкрафта «ерундой в духе восемнадцатого века», – счел это стихотворение «пожалуй, самым удачным из всех, что он написал»83. Впрочем, я не могу с ним полностью согласиться, поскольку стихотворение опять кажется простой «страшилкой» – да, необыкновенно искусной, но не имеющей никакой глубины. Зато стоит отметить, что Лавкрафту наконец-то удалось отказаться от напыщенных героических двустиший. Слова подобраны невероятно простые и естественные, также он на удивление часто использует перенос (отсутствие паузы в конце строки).