Я посмотрела на город. Было уже совсем темно, и он утратил свои прежние очертания. Окраины, казалось, погрузились в абсолютную темноту, бледнея по сравнению с невероятными красками и огнями центрального района. Священный Город стал совсем другим, нежели я видела его прежде. Но, взглянув на принца, я поняла, что теперь и он тоже кажется мне совсем другим, хотя и знала, что Вигман Адальберт был все тот же, что и мгновение назад, что и несколько лет назад, когда мы впервые встретились. Ноющая боль, блуждающая по всему телу, не давала мне пошевелиться, сковав руки и ноги. Я перевела взгляд на принца, и он, поняв, что я готова слушать дальше, продолжил откровение.

– Рано утром на Совуло приземлился корабль без всяких опознавательных знаков и маркировки. Он был из лаборатории. В первые минуты работы «Нулевого отряда» повстанцы были окружены, а их штаб взят в оцепление. В «ЕО» было принято решение утром переправить повстанцев на одну из отдаленных планет-тюрем. Солдаты беспрекословно выполняли приказы. Но к вечеру, когда казалось, что все уже было позади, произошло то, чего никто не мог ожидать.

– Не уверена, что меня еще может что-то удивить, – безучастно сказала я, сама не зная зачем.

Чем труднее мне было контролировать свое тело, тем слабее становилась моя воля. В какой-то момент мои мысли улетели куда-то далеко, и мне показалось, что, возможно, я вовсе не больна, а это мне только кажется. Просто слишком многое открылось, чего я не могла ожидать, начиная этот путь. Слишком долго я держалась, делая вид, будто все в порядке, и вот теперь я коснулась той черты, шагнув за которую, не смогу быть такой, как прежде.

Вигман Адальберт продолжал говорить, пропустив мимо ушей мои слова.

– «Нулевой отряд» согнал повстанцев в здание их штаба за городом. До утра они должны были охранять их, а потом сопровождать до планеты-тюрьмы. Но вдруг, совершенно неожиданно весь отряд будто бы сошел с ума. Они начали убивать повстанцев, пока те спали. Потом подожгли здание, не оставив в живых никого. Они отправились в город, заходили в каждый дом, планомерно уничтожая всех. Когда твои родители узнали об этом и сообщили «ЕО», те ничего не ответили и ограничили связь с планетой, поставив ее в полную изоляцию. Никакие сигналы с Совуло больше не проходили, в «ЕО» только и могли, что наблюдать со спутников за результатом своего эксперимента. Больше половины солдат умирали в муках, некоторые начали бороться друг с другом, в живых осталось меньше половины отряда. Наутро «Единым Оком» было применено климатическое оружие, результат которого мы видим по сей день. Все было уничтожено, не осталось никаких следов ни жителей, ни «Нулевого отряда».

– Думаешь, мои родители могли погибнуть от рук солдат прежде, чем планета покрылась льдом? – спросила я как бы между прочим.

– Все возможно, – ответил принц, – вряд ли мы когда-нибудь это узнаем.

– Откуда тебе все это известно? – спросила я, взглянув куда-то сквозь него.

В дыму не видно было его лица. За моей спиной шум набирал обороты, судя по всему, до нового года оставались считаные минуты. Принц молчал. Я не ждала ответа. Когда над городом раздались хлопки от фейерверков и радостные крики жителей, я обернулась. Стрелки часов на башне едва коснулись полуночи. Священный Город искрился, трепетал, жил. Но он был будто бы очень далеко от меня. Я смотрела на все сквозь дым, только он теперь казался мне все тем же, неизменным, вечным. Все остальное могло подвергнуться сомнению, преобразоваться, разрушиться, исчезнуть без следа в любое мгновение. Насколько твердо то, во что мы свято верим? Насколько тверды мы? Готовы ли мы брать на себя такую веру и готовы ли взглянуть на мир, если ее вдруг не станет? Вигман Адальберт окончательно растворился в дыму, вслед за ним пропал и Священный Город, а потом исчезли и звуки праздника, становясь все глуше, а боль в теле – все острее. Так, может быть, исчезла я?

Из дневника Аска

1 января 2774 года

Город погрузился в оглушительный поток радости. Часы пробили полночь. Все вокруг засияло еще ярче прежнего. Я был в самом центре этого сияния. Храм, озаренный фейерверками и размытыми бликами, казался величественнее, таинственнее, легче. Он будто бы стал миражом, который парил над городом. Настал новый год. Теперь все должно было измениться к лучшему. Я верил в это, хотел верить. Время пролетело, мы с Трани не успели и оглянуться, как наступило утро. Во всех уголках города играла музыка, артисты давали концерты прямо на улицах, а на центральной площади фокусники то пугали, то заставляли зрителей хохотать. Мы наблюдали за их зрелищными выступлениями с замиранием сердца.

Я был поражен речью правителя Священного Города. Я ни за что бы не подумал, что он может произнести такие слова на празднике. Мне показалось это неправильным. Зачем омрачать такой чудесный день? Но уже к полуночи мы успели совершенно позабыть об этом. Мое сердце стало отражением всей радости и веселья, что наполняли город. Я был счастливым и беззаботным. Всю ночь напролет мы праздновали наступление нового года, который, казалось, должен был оставить все проблемы в прошлом, будто бы их можно было так просто забыть, как старый и ненужный календарь. Весь следующий день я провел в своей комнате, проснувшись только под вечер.

Интересно, где все это время была Сольвейг? Я задумался об этом, когда не увидел ее на ужине; присутствовали только мы с братом и наши родители. Я был счастлив провести первый день нового года со своей семьей.

Где-то внутри, подспудно, меня тревожила мысль о том, что это не вечно. Воспоминания о том, что я видел на Месяце, информация, что «Единое Око» становится все более могущественным, не встречая никакого сопротивления, волновали меня все больше. Я понимал, что рано или поздно они применят свое оружие. Я также понимал, что все мы будем невольно ввязаны в этот процесс. Рано или поздно. Трудно было предположить, когда это случится, но судя по тому, что «ЕО» экстренно собрало всех послов, можно было допустить, что процесс их работы принял очень активную стадию, и, зная ту решимость и оперативность, с которой они обычно принимают и приводят в действие новые законы, ни на какую пробуксовку рассчитывать не приходилось. Единственное, что я мог сейчас сделать, – это наслаждаться тем, что я имею. Быть благодарным судьбе за то, что все происходит именно так, а не иначе. Ведь это лучший из всех возможных раскладов.

Во время ужина чувствовалось напряжение, но все пытались держаться непринужденно и весело. Мы говорили на отстраненные темы, вспоминали новогоднюю ночь, выступления артистов, фейерверки и прочую ерунду. Сегодня, когда я смотрел на новогоднюю суету со стороны, мне все это виделось совершенно пустым и бессмысленным. Мне даже стало немного стыдно по поводу моих мыслей о речи Хэйнрика Хэймира. Неужели я так привык к политике «ЕО», привык жить в беспечном неведении, что, увидев откровенность правителя Священного Города, мог отнестись к этому именно таким постыдным образом? Мне даже страшно подумать, что сказала бы Сольвейг, узнай она о таких моих размышлениях. Не сомневаюсь, что она тотчас бы переменила свое отношение ко мне безвозвратно. Я с неким смущением осознал, как хорошо то, что вчера ее с нами не было. Сегодня я проснулся с совершенно ясным осознанием, что война неизбежна. Мы теперь можем только решать, на чьей стороне воевать. Впервые за долгое время я почувствовал себя одиноким.