3 января 2774 года

Постепенно растворялись последние следы минувшего праздника. Город почему-то казался мне огромным, непознанным, чужим. Я хотел поговорить с Сольвейг, но, постучав в ее комнату, не получил ответа. У ее горничной я узнал, что когда она первого января зашла к ней, то обнаружила кровать нетронутой, а саму Сольвейг не видела с вечера тридцать первого декабря. Получается, ее не было во дворце уже третий день. Но куда она могла отправиться? Я бы не сказал, что меня это насторожило, но новость была неприятной. Оставалось только ждать.

6 января 2774 года

Что страшнее? Кошмары, что преследуют от ночи к ночи, все глубже закрадываясь в тебя, поражая реалистичностью каждой детали? Или бессонница, что напрочь лишает тебя сна, заставляя в отчаянии и бессилии вспоминать, вспоминать все с невероятной ясностью и, когда уже нет больше сил, отправляться бродить по пустым комнатам во всепоглощающей тишине? Искать тепла в темной зале, освещенной лишь огненным светом догорающего камина, а когда и это тепло оставит тебя, холодными руками зажигать свечу. Сегодня была одна из таких ночей.

Я сидел в одиночестве за овальным белым столом в каминной зале. Передо мной таяли три свечи в красивом золоченом подсвечнике. Свет их казался мне невероятно ярким в полной темноте. Он касался роз, что стояли на другом конце стола. Днем я даже не обратил внимания на них, но сейчас их цвет казался особенно алым, а аромат доносился, дурманя мне голову. Девять прекрасных и обреченных бутонов отвернулись друг от друга, будто бы думая каждый о своем. Неутомимые стрелки часов отсчитывали секунды, словно удары сердца, с какой-то тупой болью отдаваясь во мне. Я испытывал необъяснимую тревогу. Поймав себя на том, что верчу в руках полуопаленную спичку, которой зажигал свечи, я понял, что даже здесь, в каминной зале, ставшей в последние дни моим пристанищем, невозможно больше оставаться.

Я вышел из дворца. Город был погружен в темноту, и я направлялся в нее. Стены дворца освещались тусклым светом фонарей, что, едва покачиваясь, парили в воздухе. Что-то вело меня, и вскоре я оказался у Великого Храма. Ему не нужно было освещение, он сам будто сиял. Внутри было темно, но, пройдя первый зал, я увидел на стене блики. Они были похожи на беспокойное пламя свечи. Я заглянул в следующий зал и увидел, что не ошибся. Несколько свечей будто висели в воздухе у противоположной стены. Я прошел через арку и направился к ним. Мои шаги отдаленным эхом разносились, казалось, по всему Храму. От осознания, что я брожу здесь среди ночи совершенно без цели, мне стало не по себе. Какая-то особенная тишина заложила мне уши.

– Не спится? – я услышал голос, словно холодный ветер пробивший меня насквозь.

– Сольвейг, это ты? – немного охрипшим голосом быстро спросил я, озираясь вокруг.

Она появилась из темноты.

– Что ты тут делаешь? – спросила Сольвейг, подойдя ближе. Свет от свечей коснулся ее лица.

– Если бы я знал, – ответил я.

Она смотрела на меня с едва заметной улыбкой, а может, это только блики от свечей делали ее лицо таким. Тишина снова начала подкрадываться, окружая со всех сторон. Сольвейг молчала, неотрывно смотря на меня. Многое открылось в тот день здесь, в Храме.

– Почему же я ни разу не возвращался сюда?

– Возможно, потому, что у тебя больше не было вопросов, – не задумываясь ответила она, – а теперь они снова появились.

– А что ты ищешь здесь? – спросил я, не двигаясь с места.

– То же, что и любой пришедший сюда, – услышал я. – Ответы.

Мы стояли друг напротив друга, не зная, что ждет нас дальше. Мне показалось, что вопросы наши снова стали схожими и ищем мы одно и то же. Поэтому оба мы здесь. Я заметил, что света в Великом Храме стало больше. Но это был не тот свет, что исходил от свечей, а тот, что неоднократно спасал нас. Небесно-голубое свечение коснулось моего сердца, и свет тонкой нитью устремился к Сольвейг, становясь все насыщеннее. Как давно я не видел его, не чувствовал. Он явился будто бы из прошлой жизни, полной опасностей и неизвестности, но такой прекрасной. Только сейчас я осознал, насколько прекрасной. Так страшно было понимать, что все это больше никогда не повторится.

– Мы никогда не знали, что нас ждет, – вдруг сказала Сольвейг, – и никогда не узнаем.

– Может, оно и к лучшему, – ответил я.

– Может, – отозвалась она эхом.

В окна Великого Храма проникли первые лучи рассвета. Когда мы спускались по широким ступеням из белого камня, я заметил легкую дымку, что стелилась по ним. Солнечные лучи тонкими полосами проникали сквозь нее, а та поглощала их и преображала в мягкий свет. Фонари, парящие в воздухе, уже погасли. Священный Город все еще не очнулся ото сна. Как прекрасен был он тогда! Именно таким я его и запомнил.

Мы возвращались во дворец, не говоря друг другу больше ни слова. То ли боясь нарушить безмятежный сон города, то ли поняв все без слов. Я чувствовал то же, что и она. Сольвейг знала все, что я хотел сказать, еще до того, как я нашел ее. Чувство тревоги все еще не оставляло, но мне будто стало легче идти, легче дышать. Так ли уж важно, что нас ждет? Или все-таки важнее то, как мы это встретим, кто будет рядом в этот момент? Кто останется, а кто сбежит? Так ли уж фатальна неопределенность или она помогает нам понять, кто окружает нас и кто на самом деле мы? Чего мы сами стоим и чего стоят наши слова и помыслы? Так не лучшее ли это из всего, что могла подарить нам жизнь?!

В размышлениях я не заметил, как мы оказались во дворце. К моему удивлению, я, очнувшись от мыслей, увидел, что вокруг творился какой-то переполох. Сольвейг стояла рядом и была удивлена не меньше моего. К нам подбежал Трани.

– Скорее, – он был сильно взволнован, – все в главном зале!

Мы, не медля ни секунды, направились туда. Впереди нас торопились двое в белом. Мое сердце дрогнуло. Неужели кто-то ранен или того хуже? В зале мы увидели Хэйнрика Хэймира и Вигмана Адальберта. Рядом с ними стоял молодой человек, которого я не знал. На ковре лежал парень с кипенно-белыми волосами, постриженными в каре. На его худощавом лице с острыми скулами застыло выражение, полное мучительной боли. Двое в белом уже суетились вокруг него. Сольвейг, не останавливаясь ни на мгновение, подошла к нему, оттолкнув врачей.

– Фрост, что случилось? – она коснулась его покрытого испариной лба. Очевидно, Сольвейг была с ним знакома.

– Он совсем плох, – услышал я голос незнакомого мне парня, стоявшего рядом с Вигманом Адальбертом. – Фрост появился с недобрыми вестями. Этой ночью со мной связались с планеты Гард и сообщили, что через пару часов корабль, что забрал Фроста с планеты Фео, приземлится на Лагуз.

– Что случилось на Фео? – быстро спросила Сольвейг, поднявшись и направившись к отвечающему. – Хьярти! – крикнула она, а тот посмотрел на Хэйнрика Хэймира и Вигмана Адальберта и, сделав глубокий вдох, сказал:

– Фрост был там с генералом Вальтером. Генерала вызвали туда якобы для того, чтобы поручить какое-то особое задание. Но когда он вошел в кабинет, раздался выстрел. Фрост находился за дверью и слышал, что этому предшествовал разговор о государственной измене. Он побежал к кораблю и увидел, что всю команду уже вывели и заковали в наручники. Одному богу известно, как ему удалось оттуда сбежать. Он связался со штабом на планете Гард, и ему сообщили, что один из их кораблей покидает Фео. Так он добрался до Лагуз. Были опасения, что его могут преследовать, поэтому там он оставаться не мог. Даже мне не удалось бы его укрыть. Подумать только, Фрост – живой свидетель убийства, которое произошло прямо в логове «Единого Ока»! Я не знаю в секторе «Лагуз» места безопаснее, чем это, – закончил Хьярти свой рассказ, – думаю, сейчас Священный Город можно назвать безопаснейшим местом во всей системе Сапей.